Мой отец участвовал в Первой мировой, в Истрии, где служил офицером торгового флота. Он был комиссован из-за холеры, которая очень распространилась в конце войны. На одной из фотографий в семейном альбоме был запечатлен поезд с открытыми окнами, из которых рядами торчали солдатские задницы; это был единственный способ пережить транспортировку. Армейские документы говорят, что папа владел немецким и словенским — однако единственным словенским словом, которое он использовал, было krafl — «безобразие». После войны он выучился на ординарного гражданского чиновника и переехал в Большой Город — в Вену. Мама привела меня к нему в контору, когда мне было лет девять — он сидел там, отвечал на запросы, заверял копии и подписывал договоры на аренду. Его должность была не слишком-то важной. Однако тогда мне показалось, что его власть весьма велика. В юности он любил приключения; впоследствии он стал человеком довольно тихим.
После смерти моей матери мой отец вел домашнее хозяйство, а я учился в университете. Он ухаживал за множеством дам, в том числе и замужних. Он посещал их у них дома или водил на образовательные мероприятия — лекции, показы, кино. В конце концов он дал объявление: «Чиновник, в отставке, хорошо сохранившийся, интеллектуальные увлечения, ищет чувственную зрелую женщину — брак не исключен». Он получил восемьдесят ответов. Я рассортировал эти ответы по возрасту, доходу и манере письма, и он стал ходить на свидания два-три раза в неделю. Он возвращался отменно накормленным и пьяным от вин, которые дамы сберегли в военное время, но всех находил до слез скучными. В конце концов его выбор пал на деликатную, но в то же время и сварливую женщину, и он переехал в ее дом в Бад Ишле. Там с ним случились удар, приведший к дефекту речи, и язва двенадцатиперстной кишки, которая в сочетании с острым перитонитом его и убила.
Можно сказать, что мы с ним дружили, но все же очень близки не были; я был слишком зациклен на себе и слишком увлечен своими занятиями. Я уже перебрался в Калифорнию, когда узнал о его роковой болезни; однако я не вернулся домой и не присутствовал на похоронах. Спустя время папа явился мне во сне. Я видел его в отдалении и хотел потянуться к нему, но не мог пошевелиться, и проснулся обескураженным и сбитым с толку. Мартина, моя прекрасная немецкая подруга, сказала: «Заговори с ним». Он снова явился в мой сон, встал в угол комнаты и повернулся ко мне спиной. «Папа, — начал я, — ты добрый человек; я благодарен тебе за все твои заботы, за терпение и любовь, за все твои старания, и мне жаль, что я был таким самовлюбленным ублюдком; я люблю тебя». И пока я говорил это, я почувствовал, что действительно люблю его, и любил всегда. Папа ничего не ответил и даже не шелохнулся, но мне показалось, что он выслушал меня и принял то, что я сказал. После этого он ушел и долго не появлялся.