Ты СОВЕТОВАЛ. Они пользовались твоими советами и становились подлинными в микрокосме эрзац-поколений. Но вот в чем разница: ты являлся к ним сам, они твоего имени не произнесли. А я тебя искал и не нашел. Но шмакодявке в чехословацком платье, возможно, удалось. Где она?
Сандалька с ее ноги, под тополем, левая.
Пустовойтов унес левую сандальку домой. Детская обувь — к счастью: не поверил этой примете. Представилась вся детская обувь, какая могла представиться: пестрая и серая. Вот лодочки, вот лидерские «колодки», а вот поэтические тапочки одаренных ранним молчанием глазастых ушастиков. Но это не то. Не к счастью во всяком случае. Скорее, это не обувь, а след, который забирают с собой те, кто завидует ушедшим.
Интересно, а скинула она правую? Не пошарить ли еще? Но куда спрятался папа? Никуда. «Папа» — это фигура речи. А «Узя»?
Пустовойтов поставил сандальку на полку рядом с карточкой Олега Кошевого (на обороте: «На память дорогой Арине, соученице Олега, от бабушки Веры в честь нашего близкого знакомства… 10 сентября 49 г.»).
МЕМОРИАЛЬНЫЙ НОСОВОЙ ПЛАТОК: лучшая подруга Арины Федоровны И. — Ульяна Громова, Узя.
Сумка, набитая расческами
Встретились в баре Союза художников. Там всегда в сентябре встречи. С кем был Паша Косточко? С Ниной Ли и с Борисом. Картинки местных прерафаэлитов, апельсиновый сок с осадком. Петр под передвижнической рощей, с вином «Горная крепость». Крепость он принес с собой и незаметно — так ему чудилось — добавлял в пиво «Сталинградское». Нина Ли рассказала ему о смерти Павлова. Ну, да, они еще не успели столкнуться с Пустовойтовым и обсудить писателя Берроуза — а Павлов уже умер.
Паша Косточко только что из Брюсселя. Там он участвовал в семинаре, где перед аспирантами пединститута (Косточко, значит, аспирант) выступали натовцы и несколько минут маячил Хавьер Солана.
— А Солана теперь не НАТО, — сказал Петр.
— Да, — Паша достал фляжку с виски, — на вокзале очень дешевое виски. Без пошлины.
В сумке у него были «Капитализм и шизофрения» на французском, сценарии Фассбиндера, винил «Велвет андеграунд» и Игги Поп. Он курил трубку. И всем предлагал покурить трубку. Но другую. Специальную, для желающих. Другая трубка ничем не хуже, но никто не захотел.
— Ему негде ночевать, — вякнула Нина.
Косточко расправил плечи:
— И между прочим, не переночевать, а ночевать.
Видимо, имелся в виду какой-то длительный срок.
— У меня кончилась зубная паста и мыло, — ответил Петр.
— Обойдусь, — Паша глотнул, — мне не рекомендуется светиться по старым адресам.
— Да, мы живем неправильно, — непонятно с чем согласился Борис.