Однажды, году в 99-м (Лёня тогда работал библиотекарем), он нежданно-негаданно позвонил мне из Волгограда спозаранку и сказал серьезно и выношенно, будто всю ночь об этом только и думал: «Татьяна Александровна, я давно хочу и не решаюсь сказать вам, что ваши стихи отравлены смыслом»… Я на мгновенье задохнулась, ощутив себя Максим Максимычем при Печорине, но сама на себя цыкнула и констатировала: ученик оборотился в нельстивого, и несентиментального, и, наверное, справедливого учителя.
Последние письма ко мне Лёня подписывал как «волгоградский Рембо» (он занялся журналистикой). Прислал стихотворную книгу с двоящимся названием «Рок». Приезжал осенью 2001-го на совещание молодых писателей в подмосковный поселок Липки и, говорят, снискал там заслуженный восторг мастеров и сверстников.
В апреле 2002 года тридцатилетнего Лёню Шевченко, когда он вечером шел с работы, убили уличные бандиты…
…Повесть, которую вы сейчас прочтете, — она выстроена вдохновенно, как музыкальная пьеса, — написана вскоре после смерти бабушки и почти накануне смерти автора. В таком, узком как двухлетняя трещина, промежутке. Когда читаешь эту прозу — еще дрожаще живую, но уже необратимо посмертную, — каждый слог, и знак, и образ кажется вещим (зловещим), пророческим, колдовским предчувствием. Жизнь и смерть неразделимы и взаимоперетекают — границ нет. Бабушка приходит в сон к герою, чтобы оттуда показать внуку, какую церковь построили тут (там), где он еще жив: «…В последний раз! Пошли, и давай быстрей, раззява! Вверх по лестнице, мимо набухших, как мартовские почки, могил»… Всё-всё в этой прозе предсказал себе поэт, посмотрел на грядущее дерзко и в упор, не спрятался и не отвел глаза.
…Большой талант. И огромная утрата. И нету сил золотить пилюлю.
Клавикорд с перемешанными клавишами
Бабушка вошла в его сон. Вернее, разрушила своим появлением этот сон и насадила другой. А что там вначале снилось? Снился Мамаев курган, но как бы только что воплощенный. Или даже так: снился не сам курган, а его «идея» без тяжелых примесей земного железобетона. И Вучетич был, наверное, Сикейросом. В Озере Скорби плавали аквариумные рыбы, и еще — тритоны. Скорбящая Мать, обнимающая труп, смотрела не на труп, а куда-то вбок. В Пантеоне Черная-Рука-с-Факелом поднималась все выше, и уже растрескался гранитный пол, и угадывалось Плечо. Культурист с автоматом, напротив, врос в землю по грудь. Одна Женщина-Родина с мечом ничуть не изменилась, если не считать внутренней феерической подсветки. Но в сон вошла бабушка, и спящий Пустовойтов оказался в комнате, в которой спал. В том сне смерть бабушки не обсуждалась, вообще ничего такого не обсуждалось. Сказала внуку: