.
Отсюда главный вывод, который следует за признанием изначального аморального родства большевизма и национал-социализма. Прочность и устойчивость тоталитарных систем обеспечивается отнюдь не преданностью так называемым «идеалам» большинства населения, а, напротив, способностью этих систем обеспечивать карьеру, блага жизни меньшинству, способному к доносам, к предательству и т. д. Всем своим романом «Жизнь и судьба» Василий Гроссман показывает, что война с фашизмом при всех своих жертвах вела к духовному оздоровлению советской нации, ибо в эти годы она отдала инициативу не гетмановым, кто сделал карьеру благодаря сталинским репрессиям, а грековым, новиковым, кто сохранил человеческое достоинство, способность даже в сталинское время говорить правду. Участники Сталинградской битвы, показывает Василий Гроссман, в открытую проявляли интерес к «послевоенному устройству колхозов». При чтении романа Василия Гроссмана у меня возникла мысль, что на самом деле кроме «идейных идиотов» не было каких-либо особых советских людей. Нормальный, совестливый человек всегда, при любой политической системе остается просто человеком. Я лично благодарю судьбу, что родился и вырос в Одессе, где специфических «советских людей» почти не было. Наряду с теми, кого сломал советский страх, существовали многие, которые вынуждены были жить по советским правилам, но постоянно осознавали их противоестественность. Повторяю. В моей родной Одессе «идейных идиотов» практически не было. И зав. кабинетом металловедения Одесского автомеханического техникума, доцент Захарьев, который сделал меня, пятнадцатилетнего мальчика, студента техникума, своим лаборантом, и моя бабушка Аня все время повторяли: «Советская экономика не может быть эффективной, без коммерции, без свободной торговли дефицит будет вечен». Так это было.
И роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», который он начал писать еще при жизни Сталина, в конце сороковых – начале пятидесятых, – яркий пример того, как восстает душа против противоестественности советской системы, против того, чем гордятся нынешние неосталинисты, которые хотят карать тюрьмой за право человека видеть правду, называть вещи своими именами, называть преступление преступлением. И здесь встает самый главный вопрос. Если вполне советский интеллигент Василий Гроссман, выросший в семье революционеров, марксистов, отдав себя во власть своей совести, все время приходит к опасной для себя мысли, которую произносит вслух его герой, гестаповец оберштурмбанфюрер Лисс, приходит к пониманию того, что на самом деле нет ничего роднее и ближе национал-социализму, чем железная воля большевиков, способных на «великий террор», на «ваш террор», который «убил миллионы людей», то почему в посткоммунистической России глава РПЦ, христианин Кирилл отрицает человеконенавистническое родство большевизма и национал-социализма?