Русская апатия. Имеет ли Россия будущее (Ципко) - страница 212
Настойчивая, открытая активность Карла Радека на политическом поле Германии как «смотрящего» от Коминтерна за революционной работой немецких коммунистов, признания, подобные процитированному выше докладу Клары Цеткин в штабе мировой революции в Москве, давали больше, чем нужно, оснований национал-социалистам пугать немецкого бюргера скорым приходом к власти промосковских коммунистов со всеми последующими красотами русского чекизма. Что они, национал-социалисты и Гитлер, весьма умело и эффективно, с пользой для себя и делали. Тем более что к моменту прихода к власти Гитлера картина ужасов большевизма дополнилась рассказами об ужасах раскулачивания и начинающегося российского ГУЛАГа. «Вам нужны тысячи немецких трупов на уличных фонарях каждого города? – обращалось к немецкой нации руководство НСНРП. – Или вы намерены ждать, пока, как в России, в каждом городе не начнет функционировать большевистская комиссия смерти, и каждый, кто не с диктатурой, будет отправлен к праотцам как „контрреволюционер“? или вы хотите спотыкаться о трупы ваших жен и детей, которые так же, как в Москве и Петербурге, подлежат устранению как „репродуценты буржуазии“? Нет, воскликнете вы. И тем не менее мы говорим вам: все это произойдет с той же планомерностью, как в России, если вы не вспомните, что теперь нужно бороться, если хочешь жить»[143].
Наверное, у марксистов, особенно у большевиков, были особые мозги. Их вера в неизбежность смерти мира капитализма и собственно неизбежность победы мировой пролетарской революции была настолько сильной, что делала их слепыми во всем, что касалось очевидных, негативных последствий их настырного желания во что бы то ни стало ускорить приход к власти немецких братьев по Коминтерну. Если, на мой взгляд, верно утверждение Э. Нольте, что «страх бюргерской Германии перед грядущей коммунистической революцией в стране» сыграл бульшую роль в приходе Гитлера к власти, чем потрясения кризиса конца 1920-х – начала 1930-х годов, то нельзя не видеть, что тактика КПГ, руководимой Москвой, делала все возможное и невозможное, чтобы эти страхи усиливать. Не забывайте, накануне прихода Гитлера к власти в начале 1933 года, в январе-феврале, появились слухи о том, что коммунисты готовятся к гражданской войне, слухи о тайных поставках оружия из СССР и даже о планах поджогов немецких церквей и музеев. И именно потому, что у немцев, в отличие от русских, было больше развито национальное сознание, сознание ценности своей истории, культуры, большевистская, коммунистическая идея «разрушения до основания старого мира» действительно воспринималась ими как «смертельная опасность», существовала эмоциональная почва для прихода к власти фашистов как защитников национальных святынь. Фашизм, потом национал-социализм – это на самом деле действительно особое, «неподмененное» место в рамках неизбежного антибольшевизма, не только как итальянского или немецкого, а как общеевропейского явления. Такова правда, которая до сих пор не проникла в наше русское, все еще коммунистическое сознание. Раз появилось учение, практика, отрицающая коренные условия европейской цивилизации нового времени, отрицающей частную собственность, буржуазное право, национальное государство, должна была родиться консервативная идеология, идеология защиты всех этих опор буржуазной цивилизации. На правом фланге этого антибольшевистского фронта неизбежно должен был появиться радикальный консерватизм, радикальный национализм как реакция на радикальный интернационализм. Если Муссолини со своим «третьим путем» был просто фашист, то Гитлер со своим болезненным антисемитизмом был фашист радикальный. Болезненный антисемитизм Гитлера придал фашизму уже пещерный, биологический расизм.