.
И, как это ни парадоксально, учение Карла Маркса о пролетариате как избранном классе сродни тому, что Николай Бердяев называл аристократизмом Константина Леонтьева. Карл Маркс просто на место аристократов, избранных в феодальном обществе, поставил новых избранных, а именно пролетариат. Все это – разновидности того же самого социального расизма, который отличает подлинных людей от неподлинных. И не надо думать, обращал внимание Николай Бердяев, что на этот раз избранных, обладающих подлинной человечностью будет намного больше, чем у Константина Леонтьева. Демократии, говорил Николай Бердяев, у марксистов не больше, чем у феодалов. Ведь для них, писал Бердяев в работе «Демократия, социализм и теократия», «избранным» классом, аристократией нового общества является не просто рабочий, а «лишь избранная часть пролетариата», обладающая пролетарским сознанием и социалистической «волей». А «всех» остальных рабочих, обращал внимание Николай Бердяев, всех тех, «которые не осознали идеи пролетариата», которые не обладали «истинной социалистической волей», русские коммунисты, большевики уже лишили права быть полноценными гражданами нового общества, лишили «права на изъявление воли и направление общественной жизни»[222].
И получается, что «изуверство» Константина Леонтьева, его принципиальный отказ от осуждения насилия в истории, от сострадания к мукам человеческим, и учение о классовой морали марксизма, оправдывающее право на насилие над представителями эксплуататорских, отживающих классов, имеют одну и ту же философскую основу. И этой основой является разновидность социального расизма, отрицающая основы европейского гуманизма, отрицающая моральную самоценность каждой, абсолютно каждой человеческой личности, независимо от ее сословной, этнической принадлежности.
И обращает на себя внимание, о чем, наверное, я напомню впервые, что и Карл Маркс, и, казалось бы, далекий от него по происхождению и по сопереживанию жизни и мира Константин Леонтьев практически одними и теми же словами выражают свой протест против гуманистического учения о человеке, оправдывая свое право отделять избранных и посвященных от неизбранных. Для Константина Леонтьева современный ему европеец вообще не человек. А потому он «постичь не может, за что можно любить современного человека», к чему призывал Федор Достоевский в своей речи о Пушкине. А «гуманизм», гуманность для него вообще есть зло, ибо «гуманность простая хочет стереть с лица земли… полезные нам обиды, разорения и горести…» И все потому, настаивает Константин Леонтьев, что без «горя, страданий, разорений» невозможно «посещение человека Богом»