На мой взгляд, откровенно игнорируют уникальную сложность и драматизм нынешнего момента русской истории и те авторы, кто сводит нынешний всплеск агрессии, злобы, нынешнюю жажду крови к непреодоленному так называемому «имперскому синдрому». Факты не соответствуют этим представлениям. Совсем недавно, чуть более двадцати лет назад, те же люди, которые радуются, что Крым наш, что жители Донбасса хотят вернуться в Россию, не только мечтали, но и делали все возможное и невозможное, чтобы «советская империя распалась», чтобы эти «братья-украинцы», которые им надоели, шли себе восвояси. Никакой не только «имперскости», но даже «русскости» не проявляли миллионы сторонников «суверенитета РСФСР». Тогда им была абсолютна безразлична судьба 25 миллионов русскоязычного населения, оставшегося за границами РСФСР, в том числе и судьба крымчан. Но сегодня эти же люди не могут простить Украине, что она не сделала русский язык государственным и что она избрала так называемый западный вектор развития[12].
Мне думается все же, что причины произошедшего в 2014 году морального кризиса глубже. Наверное, больше правы те авторы, которые обращают внимание на то, что, в силу того что русские не знают середины, они рано или поздно переходят из одной крайности в другую. Начавшуюся еще в шестидесятые годы прошлого века эпоху морального отторжения интеллигенции от так называемых преступлений Сталина, начавшуюся эпоху совести и сострадания сегодня сменяет эпоха традиционного русского зверя, жаждущего насилия и крови. В советское время даже в рамках советской идеологии происходила гуманизация и тем самым христианизация мыслей и чувств простого человека. Правда о сталинских репрессиях вызвала у многих чувство сострадания к бедам узников ГУЛАГа. А по логике перехода от одной крайности к другой, когда коммунизм умер и, казалось бы, о чем я уже говорил, должно было бы возвращаться христианское отношение к страданиям и мукам наших соотечественников, напротив, многими нашими душами начал овладевать холод, началась романтизация насилия «во имя идеалов», романтизация красоты революции. И я думаю, это связано с тем, что нам не удалось использовать благо полученных свобод, не удалось использовать правду о прошлом для того, чтобы очеловечить нашу жизнь, очеловечить наши мысли, внедрить в наше сознание самоценность человеческой жизни.
По непонятной причине, о чем я уже сказал, РПЦ так и не включилась активно в процесс декоммунизации русских душ. Не поставила себе цель осудить жестокость и злость, которые стояли за ужасами революции и «революционного преобразования человека». И вот отсюда, на мой взгляд, от явных неудач в деле облагораживания и гуманизации посткоммунистического человека, появилась жажда простых побед. Сначала – побед в спорте, на Олимпиаде, а потом побед более серьезных, геополитических. И все это для того, чтобы забыться, уйти от уймы проблем, которые, как оказалось, мы не способны решить. Военные победы на Украине, сначала бескровные, а потом кровавые, нужны были нам для того, чтобы забыться, уйти от неприятных мыслей, от наших поражений на пути преодоления нашей цивилизационной отсталости, забыть о крахе наших надежд начала девяностых о создании полноценной демократии, гражданского общества, забыть об опасной сверхцентрализации, когда власть над страной оказалась в руках одного человека, забыть о созданном и либералами, и патриотами всевластии одного человека, забыть о нашем бессилии в борьбе с коррупцией, бессилии в борьбе с преступностью, забыть о наших неудачах в деле модернизации России. И, действительно, произошло то, о чем так много пишут сейчас: интерес к победам бывших «шахтеров и трактористов», интерес к событиям на Украине полностью вытеснил не только с экранов телевидения, но и из нашего сознания мысли о том, от чего действительно зависит сохранение России, ее будущее, если у нынешней России есть будущее.