Струи водопада вытесали укромную купальню в известняковой толще утёса, и к моменту моего прибытия, вскоре после полуночи, её своды купались в сиянии мириад свечек. А в глубине, куда не проникает лунный свет, стаями и порознь толпились десятки паломников, распевая ритуальные песни. Всюду вокруг меня пульсировали тела, прокалённые тропическим солнцем. В вышине, на тропе, которая привела меня сюда, другие паломники мирно лежали на земле и парили в ночном небе вместе с облаками. Поверх дерева мапу, раскинувшего ветви над купальней, разостлало заботливо ветви само небо, и виднелись россыпи налитых светом звёзд, подобные сочным цветам на вешних побегах.
Водун, подчёркивал Макс Бовуар, не является анимистической религией. То есть, верующие не наделяют душой природные объекты, поклоняясь духам-лоа, которые могут быть определены как различные проявления божества. В море господствует дух Агве[150], Огун – это дух огня и металлов. Но есть ещё и богиня любви Эрзули, и божок мертвецов – Гэдэ, а посредничает между ними влиятельный Легба[151]. На самом деле счёт проявлений, которые чтит водунист, идёт на тысячи, и каждое из них он искренне принимает всерьёз, будь то живое существо или неодушевлённый предмет. Оставаясь главной фигурой в пантеоне, Бог далёк от земного, дольнего мира, предоставляя гаитянину лоа. С лоа тот и имеет дело в повседневной жизни.
Духи живут «на два дома», курсируя между Гаити и Гвинеей – мифической прародиной гаитян. А ещё они любят жить среди величественных красот природы. Поднимаются со дна моря, спускаются по тропам с горных вершин на цветущие равнины. Внутри камней, в пещерной сырости, на дне колодцев – они обязательно там. Туземца тянет к таким местам, как нас влечёт под своды собора. Мы ходим туда не ради архитектуры, а за частицей божьего присутствия. В этом и состоит смысл паломничества.
Совершив омовение под водопадом, я пробрался к дереву мапу, чьи узловатые ветви и сплетения корней укрыли меня от сырого и холодного ветра. Рокот воды заглушал остальные звуки, впрочем, вскоре он отошёл на задний план, став чем-то вроде постоянного ровного фона в ушах людей, лишённых слуха и уже привыкших к нему.
Меня предупредили, что у подножия дерева живут две змеи – зелёная и красная. Даже если это так, мне они не показались. По обе стороны моего ложа была древесная кора, а под руками упругие корни. Строение этого дерева мне было известно во всех подробностях – каждая клетка, каждый сосуд и волокно. Я знал расположение каждой тычинки, и куда течёт каждая капля зелёной его «крови». На занятиях по ботанике мы разделывали его на тысячу и более частей, и каждую потом изучали по отдельности. И в каждой на опыте подтверждалось то, на чём нас натаскивали в теории. Таков был привычный ход научного исследования. Каждый досконально исследует свой узкий «участок», часть целого. Но что бы я мог узнать таким путём про