Сумму за представление мне заломили будь здоров, Если оно окажется инсценировкой, денег мне никто не вернёт. А если всё будет сделано по-настоящему, как я смогу себе простить, что мои деньги обрекли жертву на то, что с нею сделали. Я был явно не готов перейти этот моральный «рубикон».
Оставались только тайные общества. Но к новым знакомствам ещё надо было адаптироваться. Одно дело знакомиться с тем, как общество управляется, совсем другое – изучить, как этими принципами в своей повседневной жизни руководствуются его рядовые члены. На это могли уйти недели, если не месяцы. Совсем иной уровень «включённого наблюдения», на грани моего полного вступления в ряды Бизанго, которое, разумеется, было не целью, а средством. Такие решения даются тяжело. Как это ни прискорбно, я решил свернуть свою работу с Андре.
В любом случае, настало время перемен. Рашель готовилась к возвращению в университет и писала рефераты в столице. Я работал над книгой. Но лето пришло по расписанию, а вместе с ним и сезон паломничества. И перед отъездом в Штаты меня снова занесло на Северную равнину Гаити, где чтящие лоа чествуют Огуна – божество войны и огня.
Священное дерево мапу обозначает то место на центральной улице посёлка, где ежегодно образуется грязевая ванна в виде болотца. Подобно струям водопада Со д’О, мутная жижа обладает целебными свойствами, и тысячи пилигримов наполняют ею всевозможные ёмкости, чтобы по возвращении домой смазывать ею детей и взрослых. В отличие от окрестностей водопада, сие свято место плотно обступают дома, спрессовывая энергию паломников до невероятной концентрации. И вместо безмятежности змея Дамбалла под сенью струй водопада здесь бушует ярость огненного Огуна.
По периметру водоём окружают свечи, чьи огоньки символизируют огненную сущность божества, прихожане кладут на край озерца свои подношения – ром, рис, вино и мясо. Одержимые ныряют в грязь под бой барабанного ансамбля, чтобы, исчезнув в жиже на миг, вынырнуть другим, преображённым человеком.
Вот молодой мужчина. Он в воде почти с головой. Видны только глаза, пока он петляет как рептилия мимо женских ног, покрытых маслянистой глиной.
У подножия дерева мапу Огун потчует жертвенного быка листвой и ромом. Истово верующие спешат потрогать обречённое животное, чью шею скоро рассечёт удар мачете, и поверх глины засверкает бычья кровь.
Любуясь всем этим, я вдруг почувствовал зуд. Что-то жидкое струйкой текло по моей руке. Не ром, не пот и не вода. Ко мне жался незнакомец. Он стоял у меня за спиной. Руки были утыканы иголками и лезвиями, кровь обильно хлестала из зарубцевавшихся и новых ран. Мутные струйки крови брызгали на древесные листья на его локте и капали на мою кожу. Он был таким же одержимым, как молодец, оседлавший умирающего быка, как пляшущие на берегу, как те женщины, что валялись в грязи прямо у моих ног.