За костром, за выпивкой они разговорились о Василии Пояркове, о том, как жили здесь в старину казаки.
— Мне Дмитрий Алексеевич рассказывал, — говорил Алик, — что дед его пришел сюда с переселенцами из России. Кого тут не было — из подмосковных губерний мужики, с Урала, с Дона. Одна голь перекатная. Кинулись на зеленый клин как на рай, а он хуже каторги оказался. Верно, старожилки?
— Верно, товарищ переселенец! — улыбнулась Люда. — По Амуру военные поселения ставили, из казаков. Пригоняли к ним женщин-арестанток, выстраивали всех в две шеренги — одни по всей форме, другие в отрепьях. Смотрят друг на друга: что дальше будет, ай расстрел? И команда: «Ну, выбирайте жен себе и живите тут семьями…»
Невеселый рассказ получился. Знать, не дождиком — слезами поливалась свободная земля и воля. И куда денешься от милости царской, если даже в этом глухом краю к каждой арестантке приставлен муж с ружьем?!
Только Володькино настроение не испортить сказками. Он, видно, живо представил ту картину и захихикал:
— Так и быть, я за старшину! Становись в шеренги, скомандую!
— Помалкивай, — урезонил Алик, — командовать начнешь — на бобах останешься!
Но Кержов не терялся. Он схватил под руку Дину и повел танцевать. Сергей пригласил Люду, а Алик развел руками. Он взялся было за вилки, чтобы барабанить по стаканам, но Володька вытащил из кармана радиоприемник, объявил, что это подарок Сергею. Пока он ловил «Маяк», Алик сговорился с Диной, и Володька сел на мели.
— Вы смеетесь, — обиделся он, — а у меня про Поярково и про Пояркова стихи есть.
С клочком газеты, в которую была завернута колбаса, он наклонился к огню и прочитал:
Та-та-та, та-та-та, та-та-та —
Впервые русские пришли!
Костры в глуши пылали ярко,
Рассеяв ночи темноту.
Тогда сказал казак Поярков:
— Отныне жить российским тут!
Может, и было все когда-нибудь так же, как и у них сейчас? Только ветер сильнее трепал языки пламени, и костры горели высокие, а не хилые, и огненные искры отпугивали волчьи стаи? Может, испуганно ржали кони и рвались с привязи, перекликались встревоженные часовые?
А время шло… И, как у поэта, улетели в небытие долгие годы… Но разве не им, молодым, завещаны эти края?
— Храните край родной, друзья.
Здесь начинается Россия!
А это забывать нельзя.
Ночь перевалилась утренним боком кверху, но рассвет проклевывался еще слабо. Далеко за Амуром вспыхивали зарницы. Они, как перекати-поле, прыгали по небу и скоро приблизились, озаряя Шапку и далеко вокруг нее степь. Ребят насторожил частый, как посыпавшийся горох, стук дождя. Крупные капли летели в Амур, и далеко слышалось мягкое шлепанье по воде. Воздух, до того почти незаметный, недвижный, теперь напружинился, словно наполнился необъяснимой тревогой.