По зрелой сенокосной поре (Горбачев) - страница 4

А от Ленина далеко видно. И сам город, какой-то зеленовато-голубой после дождя, широко распластавший над Орлеей крылья проспектов, и дымящие трубы заводов, и землистые башни элеваторов за городскими окраинами. Еще дальше — желтые ленты полей, загривок темного леса и бесконечно прозрачный, призрачный горизонт.

На дорогах — троллейбусы, «Волги», юркие «Москвичи», громоздкие «МАЗы». Маленькие «Запорожцы» бесшумно скатываются под горку к мосту, — будто капли дождя скользят по стеклу асфальта.

Во всем свой ритм.

Четкий, здоровый, естественный и органичный — как продолжение самого города.

…Вдруг:

Крик!

Скрежет,

скрип тормозов.

Вой сирены…

вой сирены.

Двадцатый век…

двадцатый.

VII

Светлой памяти Милены,

подруги моей юности,

посвящаю эти строки.

VIII

…Ее могила на краю кладбища. Отец ее привез с завода прочный обелиск, решетку и скамью, которую поставил у земляного холма, обложенного дерном, почти выгорающим за день под солнцем. Если бы ее мать не поливала траву каждодневно, засохли бы уже и последние зеленые клочки… С обелиска кто-то (кто?..) снял звезду, хотя карточку, застекленную в рамке, не тронули…

Спустя время, когда рана на сердце заросла тупой болью, как зарастает порез на березе причудливым наплывом — тугим и неподатливым, стонуще звенящим под обухом топора, тогда мне пришлось вновь прочитать «Легкое дыхание» Ивана Бунина, тогда-то вдруг и зародилась в душе поправка на «светлое»… Знаю, ничем не объяснимая прихоть, знаю, что это только мое чувство, и ничье больше, но что, если бы жил Бунин в наше время, если бы то же случилось с ним, а не со мной? Быть может, и он написал бы другой рассказ?!

Помните:

«На кладбище, над свежей глиняной насыпью, стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий.

Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста.

В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне — фотографический портрет гимназистки с радостными, пронзительно живыми глазами.

Это Оля Мещерская».

Это не Оля Мещерская. И кладбище, где она покоится теперь, хотя поразительно схоже с тем, о котором писал Бунин, другое.

Полвека здесь не прошли стороной. Правда. Кладбище маленькое, тесное для разросшегося города. Это чувствуется на каждом шагу. Узенькие старые и новые стежки, что расходятся от ветхой деревянной церковки, переплетаются между заросших травой и бурьяном бедных безымянных могил. Иной раз, ступая на горбатый изгиб тропы, думаешь, что вот и здесь, под затоптанным, еще не стертым с лица земли холмом, покоятся чьи-то останки, чья-то человеческая жизнь. Какие тут чувства и миры погребены?