XII
Да, если что — на море и смотритель маяка — моряк.
Пока никто не знает, почему я об этом думаю. Если что — я полечу на Сахалин, к проливу Лаперуза, на мыс Крильон. Буду нести вахту на старом маяке, поставленном русскими еще в прошлом веке. По темной каменной башне стану подниматься на крышу, смотреть на бурное мелководье пролива, на обветренную скалу, в названии которой вечное предупреждение — Камень Опасности, и думать, что огонь моего маяка горит не напрасно. Чем сильнее ненастье, чем суровее непогода и плотнее туман, тем крепче будет моя вера…
Но кто б не хотел, чтобы маяк его жизни горел не напрасно?!
На моем горизонте не было туч. Только вот, когда умерла Милена, что-то случилось с глазами. Так, пустяки, сначала я даже не обращал внимания: если расплывались лица, думал, что от усталости. Потом пошел как-то в кино, в один из тех кинотеатров, которые нравились нам с Миленой. Экран был тусклым, размытым. Не знаю, как я удержался. Хотел свистеть, кричать на механиков: «Сапожники! Резкость не можете навести!..» Но зрители сидели спокойно, и я только чертыхался про себя на них на всех. В другом кинотеатре — такая же история.
Что мне оставалось? Пойти к окулисту. И я пошел.
— Доктор, — сказал я после проверки, уже зная, что ничего хорошего не услышу, — я штурман, доктор. Глаза нужно вылечить.
— По всей видимости, — сказала она, — нервное истощение, недостаток витаминов.
— Доктор…
— Выпишу очки… Ешьте фрукты, ягоды. Не утомляйтесь. Отдыхайте на свежем воздухе… Потом посмотрим…
И вот очки у меня в кармане, но я не ношу их. Ни мать, ни отец не знают об этом.
Я отдыхаю, ем витамины…
А передо мной лист чистой бумаги, и я должен написать на судно, что болезнь задерживает меня в отпуске. Я должен сосредоточиться, чтобы решить, какой маяк в жизни выбрать для себя.
XIII
Проходит мимо меня лысый, давно лысый дед — мой отец. Он рад, что я дома, что я сижу в саду чем-то озабоченный и не рвусь на гулянки, как часто бывало в мои прежние наезды. Он не нагружает меня никакой работой, хотя недостатка в ней нет. Со стороны он может показаться странным. Старик при удобном случае не упустит возможность пожаловаться на усталость, на то, что не дождется никак пенсии, чтобы подлечить мотор и отогреть старые кости. При всем при том он довольно покладист и не прочь выпить. А выпив, размякает, перестает закусывать и подолгу задумывается, словно дрема вокруг него бродит. Вдруг он начинает таращить глаза, перебивает всех и тоном спорщика, которому не дали договорить, начинает нести околесицу про свой завод, скоро распаляется до крика: