Ульяна Кичигина молилась строго и истово. Высоко занося над слегка запрокинутой головой сухую, в лиловых прожилинах, руку, с полусмеженными веками, походила она на библейскую женщину, распростертую у подножия креста на Голгофе, — столько земного страдания и скорби, покорности року и невыразимого отчаяния было написано на ее суровом лице, так напряженно было все ее не по возрасту гибкое, упругое тело…
Впереди матери стояли на коленях в шеренгу пятеро ее сыновей — один другого меньше. А поодаль от ребятишек — старшая дочь Ульяны Катюша, хрупкая, похожая на подростка девушка с большими серыми глазами.
Правофланговым в строе кичигинских ребятишек был восьмилетний Тарас, веснушчатый мальчик со светлыми, как обработанный лен, волосами, с такими же, как у старшей сестры, большими серыми и изумленно смотревшими на мир глазами, с тяжелой пустой сумой из холста на боку, с помятой жестяной в ржавчине кружкой на ременном пояске. Это был один из тех подростков, которые бродили в ту пору по станицам и хуторам в поисках подаяния и кормились не только сами, но припасали про черный день лишний черствый кусок для своих младших сестер и братьев.
Тарас, подражая матери, старался держать себя во время молебствия, столь же строго и чинно. Усердно крестясь, он еще усерднее и поспешнее отвешивал земные поклоны. Но выходило все это у него как-то беспечно, легко, почти весело. И было похоже, что мальчик не молился, а лишь забавлялся новой, увлекшей его игрой. Однако, жарко крестясь и кланяясь, Тарас ни о чем не просил бога, не твердил на этот раз никаких молитв, которых знал он не мало, а только поглядывал временами на попа Аркадия, бойко размахивавшего кадилом, да на высокую, полную, красивую женщину, стоявшую поодаль от Елизара Дыбина, впереди толпы, перед шатром походной церкви.
Эта высокая, дородная женщина была вдовой бывшего земского врача Аристарха Кармацкого. Обзаведясь лет двадцать тому назад небольшим собственным имением, купленным у разорившегося отставного полковника, Аристарх Кармацкий, поселившись в своей усадьбе, расположенной верстах в десяти от хутора Белоградовского, занялся медицинской практикой. Целыми днями разъезжал он в дорогом-фаэтоне, запряженном парой гнедых полукровок, по хуторам и аулам, пользуя больных лекарствами из походной аптечки, а главное — скупая у кочевников за фальшивую монету кожу, конский волос и шерсть. За активное участие в организации контрреволюционного заговора в Пресноредутском мужском монастыре Аристарх Кармацкий был расстрелян станичным ревкомом в тысяча девятьсот двадцать первом году. Вдова бывшего земского доктора — монархиста и фальшивомонетчика — Лариса Аркадьевна Кармацкая так и осталась в скромном, уединенном имении, продолжая, как и ее муж, заниматься врачебной практикой, хотя и не имела никакого медицинского образования. Обладая не только приметной, бросавшейся в глаза красотой, но и обаянием, Лариса Аркадьевна при ее бесспорном уме и чисто женской хитрости пользовалась большой популярностью далеко за пределами района как полуврач-полузнахарка и в любом трудном для нее положении всегда умело находила должную защиту и покровительство влиятельных, людей. Так было и в первые годы революции, так было и теперь — в канун тридцатых годов, когда не легко уже стало Кармацкой сохранять относительно независимое положение, оставаясь полновластной хозяйкой небольшой усадьбы, затерянной в глухих казахстанских степях.