И штаб решил выслать в город связь. Воинов созвал совещание всех руководителей. Чернявый взводный Чуркин предлагал послать пять отборных конников под его командованием. Афанас склонялся в пользу лыжников. Сюбялиров вызывался поехать один на лучшем коне. И вдруг неизвестно как затесавшийся среди них Кадякин высоко подняв худую и черную руку, проговорил:
— Пошлите меня… Нищим прикинусь…
— А ты зачем здесь? — удивился Воинов.
— Или какой старушкой побирушкой… — Кадякин. смущенный, выбежал из избы, споткнувшись о порог.
— А ведь это, пожалуй, мысль! — сказал Чуркин.
И решили послать парня, но не Кадякина, а другого» помоложе, но тоже бойкого и сообразительного. Таких парней в отряде было немало. Однако требовался совсем маленький, чтобы не вызывал подозрений в том, что он военный, и в то же время такой, который в случае чего не расплакался и не рассказал бы все на первом же допросе. И чтобы говорил он и по-русски и по-якутски.
Всем условиям отвечали только трое.
Был пятнадцатилетний мальчик эвенк, сын убитого бандитами ревкомовца, знавший даже три языка. Когда остановились на его кандидатуре, Сюбялиров подергал себя за усы и проговорил, глядя на ноги:
— Нехорошо! Единственный он у нас из этого народа. И так отца убили бандиты…
Люди смущенно переглянулись.
— Да, мы этого не учли, — сказал Бобров, — Сколько русских и якутов, а посылать единственного эвенка… Нехорошо, правда…
— Понятно, — прервал его Воинов. — Ну, а если Власова?
— Он еще очень мал, — Афанас стал торопливо раскуривать трубку, — да еще при нем бабка больно бедовая, такое поднимет — всех женщин взбаламутит… Вот Никиту бы…
— Ну, Никиту нельзя! — Воинов резко откинулся к стене. — Без него я как без рук. Он— мой якутский язык.
И все поняли, что ему очень не хочется отпускать Никиту, но вовсе не потому, что он так уж ему необходим, как переводчик.
— Нам всем по-человечески дорог Никита, — тихо проговорил Иван Кириллов, взглянув на Воинова. — Особенно тем, кто знает его с детства, кто знает его родителей— вечных батраков. Но если уж решено посылать молодого паренька, то он, конечно, самый подходящий.
Ночью, после заседания, Никиту вызвали в штаб. Узнав о решении, он потупил глаза и, совсем по-мальчишески шмыгнув носом, спросил:
— Одному мне?..
— Да, одному, Никита, — ответил Воинов и отвел взгляд в сторону.
— На Уланчике?
— Нет, Никита, пешком, чтобы не навлечь на себя подозрений. — Афанас весь подался к Никите и, глядя ему прямо в глаза, добавил: — Тебе, как комсомольцу и батраку, оказываем особую честь и особое доверие — спасти жизнь тремстам советским людям.