Беспорядочным скоплением строений чернеет впереди сонное село. Ноги по колено увязают в глубоком снегу, идешь с трудом, оставляя за собой длинную борозду. Хорошо, когда попадается место, где табуны лошадей разрыли снег в поисках сочной зеленой отавы, которая не успела еще поблекнуть, как уже выпал и закрыл ее первый зимний снег. Тут сразу становится легче.
Иной раз впереди ненадолго протянется, а потом свернет тропинка, протоптанная ими же, четвероногими. Видно, они прошли здесь накануне — впереди их пышногривый вожак, а за ним, гуськом, весь табун.
Становится жарко, хотя перед выступлением было очень холодно, не хотелось отходить от ночного костра и кто-то говорил, что мороз — сорок три градуса. Тишина такая, что временами забываешь про войну, — мало ли бродил ты с детства по сугробам на охоте и «так просто»… Потом опомнишься, вздрогнешь: не один ли ты бредешь, затерянный в белом однообразии бескрайного поля?
Но справа, слегка подавшись корпусом вперед, невозмутимо шагает любимый Егор Иванович. Забавно топорщатся его заиндевевшие, жесткие усы, а винтовку он держит по-охотничьи, под мышкой, и, кажется, тоже совсем по-охотничьи поворачивает внезапно голову, заметив на снегу тоненькие узорчики следов прошедшего здесь с вечера маленького зверька.
Слева, раскачиваясь во все стороны, то нагибаясь, то снова откидываясь, почти вплотную, к Никите месит снег тихий Кадякин. А дальше — медленные точки, словно поплавки на огромном неводе, который заводят на этом просторном поле, загибая крылья вокруг села.
— Сатана! — изредка бормочет Кадякин.
— Кто?
— Да этот снег!
А через несколько минут опять:
— Сатана!
— Кто?
— Да эти бандиты!
У него все плохое на свете — сатана.
— Потише! — говорит Егор Иванович.
И опять морозная тишина, разве слегка кашлянет кто да фыркнет конь, прочищая ноздри от инея.
И вдруг что-то взвизгнуло над соловой, грянул позади артиллерийский выстрел, а впереди, в селе, взметнувшись, ухнул разрыв. Никита даже завертелся на месте. Частыми изломами сдвинулись цепи, но тут же выровнялись и устремились дальше. Заколотилось сердце в груди, зазвенели в ушах колокольчики.
— Сатана! — пробормотал Кадякин.
— Кто! — громко спросил Никита.
— Да эта пушка…
— Почему?
— Так ведь, слышишь, крикнула бандитам: «Вставайте, а то гостей проспите!»
А потом и в самом деле было признано, что командование на этот раз допустило две крупные тактические ошибки: во-первых, артиллерия разбудила и всполошила спавшего врага в то время, когда цепи, никем пока не замеченные, не прошли и половины пути; во-вторых, наступать надо было не по глубокому снегу — со стороны открытого чистого поля, а с востока: отрезать пепеляевцам пути отступления, подкрасться под берегом реки и, поднявшись на крутояр, сразу обрушиться на сонного врага с неожиданной и неукрепленной стороны.