Заведующий Талбинской школой, недавно назначенный сюда, Поликарп Петрович Силин, бледнолицый и худой, как жердь, пожилой человек, недовольно обернулся к Гавришу и отрывисто спросил:
— Откуда же у тебя ученые взялись?
— Как откуда! Уверен, что многие согласились бы пойти в учителя.
— Согласились бы, — усмехнулся Силин. — Этого мало… Не всякий, кто захочет, может стать учителем. Чтобы учить других…
Гавриш перебил его:
— Был бы человек грамотный и вполне советский, а не… — Гавриш запнулся и громко добавил: — Вот, например, Никита…
Все повернулись к Никите, который после разгрома Пепеляева опять работал секретарем совета.
— Никита еще молод, — сказал Иван Малый и засмеялся. — Он, чего доброго, со своими учениками бороться на переменках станет. Хотя, пожалуй, смог бы…
— Смог бы, конечно! — воскликнул Гавриш, хлопнув себя по колену. — Человек за советскую власть две войны прошел!
— А что, если, правда, поручить ему второй класс? Как ты считаешь? — с усмешкой обратился Силин к своей жене, немногословной толстухе Гликерии Семеновне, которая тоже преподавала в школе. — Конечно, если ты освободишь его, — сказал он Гавришу, не дождавшись ответа жены.
— Что поделаешь, придется… Секретарь он хороший, да не оставаться же ребятам без школы? Кем-нибудь заменю, на свою голову. Ну как, берешь?
— Легко сказать — берешь! А согласятся ли в улусе?
— Мы согласны, чего же тебе еще! Школа наша, дети наши и учитель наш… — Гавриш был явно обрадован пришедшей ему в голову идеей.
— Погодите. А самого-то его спросили? — вставил Иван Малый.
— А чего ж его спрашивать? — не дал ему договорить Гавриш. — Сам небось понимает: как учитель он принесет народу больше пользы, чем как секретарь. Вот и нашли! — добавил он, словно страхуя себя от возможных возражений. — Все! Пошли, Никита, в совет…
Хотел Никита стать учителем или нет, так у него и не спросили. А сам он, не зная радоваться ему или огорчаться, промолчал, будто и не поверил в серьезность разговора.
В своих необузданных юношеских мечтаниях он мог легко вообразить себя прославленным командиром, не знающим поражений и не ведающим страха. Мог представить себя сказочным силачом, знаменитым писателем, даже красавцем, предметом воздыханий всех девушек на свете. Он не раз видел себя врачом, воскрешающим погибших бойцов, славным охотником и рыбаком, кормящим всю округу. Он вызывал на дуэль Дантеса и Мартынова и беспощадно расправлялся с ними еще до их столкновения с великими поэтами — чародеями слова.
«Не кокетничай!» — кричал он Наталье Гончаровой, свирепо топая на нее ногой, и тут же кидался вниз головой в глубокий омут и бережно выносил на своих могучих руках еще живую бедную Лизу.