Смеялся над происшедшим глуповатый увалень Давыд, тихо вздыхала, поглядывая на Никитку, добрая Майыс.
А вечером пришел Дмитрий и вместе с Майыс стал мастерить для нее маленький шалашик. Они пристроили его вплотную к шалашу Егордана. Оставшийся на вечер без дела Давыд пошел к работникам Сыгаевых.
Когда с жильем Майыс было покончено, Дмитрий сказал Егордану:
— Я решил жить с вами.
— Вот оно как? — притворно удивился Егордан. — Но ведь к нам далеко ходить с твоего покоса.
— Ничего, привыкну.
— Да вроде и в гору. — Егордан присел на корточки и, прищурив левый глаз, посмотрел в сторону шалаша сыгаевских работников.
— Нет, наоборот, под гору, — возразил Дмитрий.
— А мне казалось, что и вода там лучше…
— Какое там! — прервал Дмитрий Егордана. — Ржавая стоячая вода, болото. Нет, я перехожу! — И Дмитрий побежал за своей постелью.
Вскоре он вернулся и привел с собой братьев Котловых. В шутках и прибаутках прошел вечер. Уходя, младший из Котловых, прозванный за свой невысокий рост «Иваном Малым», снял с себя рваный пиджачок и дал его Никитке поносить.
Егордан, казалось, позабыл о своем несчастье. Он смеялся так же весело, как и до пожара, и даже находил, что в общем все обошлось благополучно.
В самом деле, сын жив и невредим, ружье и мука спасены благодаря удалому Эрдэлиру. А ведь могло случиться и много хуже.
— Мы с царем оба пострадали, — шутил Егордан: — у меня вещи сгорели, а у царя — пятерка!
Вечером, перед сном, Егордан обратился к мальчикам:
— Никитка и Давыд, вы тут моложе всех, припаси-те-ка на завтра дров.
— Сами пойдете! Я вам не раб! — огрызнулся Давыд.
— И то правда! — быстро согласился Дмитрий, опережая готового возмутиться Егордана. — Тут все равны. Давайте тянуть жребий.
Все охотно и весело согласились.
Дмитрий взял пять спичек, из которых две отметил угольком, и сунул их в рваный картузик Давыда. Встряхнув картузик, он провозгласил:
— А ну, вытаскивайте! Пойдут те, кому достанутся спички с отметкой.
— Есть! — радостно вскрикнул Давыд, вытащив спичку. — Я не иду.
Никите и Егордану тоже достались спички без отметины.
Пришлось отправиться за дровами Майыс и Дмитрию. Вдогонку им неслись торжествующие крики Давыда:
— Бедные, несчастные!.. Рабы, дровосеки!
За дровами идти или за молоком, которое выпрашивали в одинокой избушке, стоявшей вдалеке под горою, — во всех случаях в шалаше тянули жребий, и неизменно Майыс с Дмитрием постигала «неудача». Каждый раз они уходили, сопровождаемые издевательствами Давыда, а Егордан понимающе усмехался, но вслух сочувствовал их «беде».
Однажды ночью Давыд, лежавший у входа, тревожно разбудил Егордана: