"Что касается Лессепса — не уверен, — покачал головой Милютин. — Более того, фон Кауфман считает, что этот проект был инспирирован Англией. Да-да. И в самом деле, что такое Великая Трансазиатская железная дорога? Нож в спину нашей промышленности… Вы удивлены?"
Нет, Столетов не был удивлен. Как-то ему довелось ужинать в обществе купца первой гильдии Лебедева, владельца Самсоньевской мануфактуры. Тот занимался выделкой джута и был тесно связан с бомбейской фирмой "Боманджи, Туш энд компани". Когда в январе 1875 года проект Лессепса обсуждался в специальном комитете под председательством князя Горчакова, Лебедев немедленно выехал в Петербург, чтобы присоединиться к делегации промышленников, настаивавших на том, чтобы проект был решительно отклонен. В противном случае, утверждал смекалистый купец, Россия будет наводнена транзитными английскими товарами, а мы потеряем в Туркестане как рынки сбыта, так и источники сырья.
"Сейчас, пожалуй, наш давнишний спор с Англией, — продолжал Милютин, — перемещается на Балканы".
"Вы думаете, столкновение неминуемо?" — спросил Столетов.
Дмитрий Алексеевич помедлил.
"Ну, я бы не выразился столь определенно. Однако… все возможно, — сказал он. — Правда, Александр Михайлович уповает на дипломатию. Дай-то Бог… Но мыто с вами люди военные. Разве не так?"
Не согласиться с ним Николай Григорьевич не мог. Они уже не первый год находятся в одной упряжке и привыкли понимать друг друга с полуслова. Во многом Столетов был обязан военному министру своей карьерой — Милютин отличил молодого, способного командира еще в свою бытность на Кавказе, внимательно следил за его продвижением по службе и не раз помогал не только дельными советами…
Очутившись в Париже, Николай Григорьевич вспомнил разговор, происходивший в кабинете Милютина, и понял, насколько прав был Дмитрий Алексеевич, предостерегая его перед предстоящим путешествием. Франция все еще не могла оправиться от нанесенных ей пруссаками ран. Мысль о реванше буквально витала в воздухе, а из-за Рейна раздавались новые угрозы, и призрак повторного вторжения будоражил и без того разгоряченные головы парижан. В салонах, кафе, на вернисажах и просто на улицах обсуждались брошенные Бисмарком в его беседе с герцогом Гонто-Бироном слова: "Исходя из соображений человеколюбивых, христианских и политических, мы обязаны воевать с Францией". Политик всегда найдет такие обороты речи, которые оправдают любой его, даже самый безумный, поступок. Но парижанам не было дела до "человеколюбивых соображений" прусского канцлера. Оскорбленное национальное достоинство взывало к отмщению, Столетов разделял чувства парижан и не мог не испытывать к ним симпатии. Приблизительно то же самое переживал и он, и многие другие честные люди в России на протяжении многих лет после позорного мира, завершившего Крымскую войну. Но тем не менее в политические споры, как и советовал Милютин, он не вступал, ибо представлял в Париже всего лишь Русское географическое общество. Несмотря на это, острых тем не всегда удавалось избежать.