Да, это так. Это один из основных недостатков системы и, насколько я знаю, до сих пор им остается. Общество обрушивает на человека тяжелое наказание и оставляет его в тот самый момент, когда все закончено и общество должно начать выполнять в отношении его определенную обязанность. Многие люди после своего освобождения продолжают нести с собой свою тюрьму, скрывают это, как позор, в сердце и в результате, как несчастные отравленные животные, заползают в какую-нибудь нору и умирают. Скверно, что у них нет другого выхода, и ужасно несправедливо со стороны общества заставлять их так поступать.
Отбыв в заключении полный срок, который не был сокращен ни на один день — даже нахождение под стражей не было зачтено, — Оскар Уайльд вышел на свободу 19 мая 1897 года и сразу уехал во Францию. В Англию он больше не возвращался. Констанс посылала ему деньги, чтобы помочь начать все сначала, и даже согласилась назначить ему ежеквартальное содержание. Они писали друг другу, намереваясь встретиться, но больше никогда не увиделись. Уайльд провел лето в Берневале около Дьепа, где его навещали друзья. Поначалу он отвергал попытки Бози встретиться с ним. Здесь он закончил свое последнее произведение «Баллада Редингской тюрьмы».
* * *
Вы только что говорили о себе как о трагическом герое, отважно встретившем позор и унижение, которое он навлек на себя, однако после освобождения отправились в добровольное изгнание как побитый пес. Вы считаете, что заключение разрушило в вас что-то жизненно важное?
Когда я вышел из тюрьмы, я был бывшим каторжником, банкротом и гомосексуалистом. Вы представляете себе, что это значило тогда? Любой из этих ярлыков — позорное клеймо в викторианской Англии. Мне ничего не оставалось, как пересечь Ла-Манш и попытаться как-то снова наладить свою разрушенную жизнь во Франции, которая была матерью для всех художников. Я думаю, что тюрьма разрушила во мне только все плохое. Я вел жизнь бездумного прожигателя жизни и сознательного материалиста, недостойную такого художника, как я. В тюрьме я узнал много ужасных вещей, но усвоил также несколько хороших уроков, в которых нуждался. Как только я оказался на свободе, во Франции, в компании друзей, я почувствовал, что снова могу писать. Они образовали небольшой комитет по встрече меня с корабля, прибывшего ночью в Дьеп. И — о боже, как осудила бы меня миссис Чивли![7] — я положительно блистал на завтраке! Было так радостно снова иметь возможность разговаривать свободно. Какое же это удовольствие! Я писал по дюжине писем в неделю; я написал страстную статью в «Дейли кроникл» о тюремной реформе; я посылал деньги, сколько мог, сидевшим со мной заключенным перед их выходом на свободу. Простая возможность снова пользоваться пером и бумагой была удовольствием и возродила во мне интерес к жизни.