Другие сны: ему снится, будто жизнь душит его, как Голем, которого он сам же вскормил и вырастил... Еще ему снится кладбище из каменного века; он смотрит поверх невысокой стены: лишь глыбы, груды камней да фигуры, похожие на грубые каменные лопаты, загнанные рукояткой в землю. Фаллические символы? Деревня из каменных хижин, широкая панорама ночного пейзажа, лунный свет. Он ищет могилу филина и не может найти. Лежа без сна, представляет грядущее и вспоминает о прошлом.
Когда он встряхивает вибросито памяти, железная стружка воспоминаний просеивается по воле случая; в такие минуты очерк человеческой жизни способен сложиться в мозаику; всей жизни - то отчетливее, то незаметнее - сопутствует фигура смерти, даже если о ней надолго забываешь.
Ансельм Бланкгаупт вспоминает. Детство еще при кайзере - матросские костюмчики, носки в поперечную полоску и надпись «S.M.S. litis» на ленточке бескозырки: собственно, «Ильтис» затонул на Хуанхэ во время восстания боксеров, как только Ансельм научился ходить... Юность в вихре двадцатых - lost generation[25] и вертлявый джаз... Война - «последняя» - была позади, и они ликовали в плену наивных человеческих иллюзий. Поношенная штатская одежда наполняла счастьем. У смерти больше не осталось времени на Ансельма Бланкгаупта. Он лишь слышал с вершин Вогезов, как она грохотала в перекличке пушек, на которую даже не оборачивались аисты с эльзасских лугов. Там он отвык от ностальгии и больше не посматривал с тоской на железнодорожные пути. Той фламандской осенью умерших от тифа доставляли во мгле в голодающую деревню, незадолго до этого кайзер пересек границу с Голландией, а осветительные ракеты и яростная стрельба из карабинов считались признаками восторженной радости. С творогом вместо провианта Ансельм пешком отравился домой - целое долгое приключение. Как говорится, к отчему дому.
Отчий дом: в буржуазных жилых кварталах сдавались квартиры - мир детства... Как только в комнате становилось темно, служанка вносила керосиновую лампу. Прежде чем открывалась дверь, сквозь замочную скважину падала узкая полоска света и блуждала по обоям. Старая Анна служила у Бланкгауптов еще до его рождения. Она неожиданно вышла за почтальона и потом жила с ним где-то в Оденвальде. Еще пару раз заходила в гости и приносила с собой киршенмихель[26]. Появилась новая Анна. Затем еще одна, и еще. Должно быть, их всех звали Аннами. «Из-за детей», - говорил отец. Ни одна не оставалась надолго, ведь они привыкли к старой Анне. Прощание и смена - кто знал, что эти два слова станут девизом всей жизни? Учиться жить трудно, а детство - вовсе не лучшая пора, вопреки стариковским стихам.