Когда мальчики сидели вместе у окна, любуясь пурпурнозолотым закатом, они воображали целый мир за вечерними облаками. Затем внизу проходил фонарщик, перемещаясь зигзагом с тротуара на тротуар; похожий на подозрительного песочного человечка: вы знаете, что его дочери и сыновья -совы? В сумерки с кухни доносился звон тарелок, а газовый фонарь под окном гудел, как гигантский комар. Вскоре звали ужинать. Потом рыбий жир и - марш в постель. В темную детскую проникали приглушенные шорохи и громкие голоса - ах, взрослые ссорятся. Скрипели двери. Приходила заплаканная мать - взглянуть на брата. Притворялись спящими: ладонь на горячей щеке, и безмолвное погружение в бездну отчаяния. В laterna magica[27] тоже попадались картинки горя и ужаса. Но ужас больше никогда не будет таким ледяным.
Свет мерцающего костра - древнейшее переживание человечества, воспоминание о каменном веке. В Оденвальде еще тлели искусно закрытые костры угольщиков, выходивших в конце ноября наблюдать за оленьим гоном. Во мгле - рев и приглушенный треск сшибающихся рогов. Кучер наемного экипажа разбирался, что к чему. Он носил сапоги с отворотами и раньше служил денщиком у одного принца, но при этом оставался социал-демократом. Для политики дети были еще слишком малы. Отец завязал с ним долгий разговор, хотя обычно был необщителен.
Комната отца с синими портьерами и книжными полками считалась запретной зоной. Но иногда им разрешали полистать роскошные тома: виды Неаполя, «Фауст» с иллюстрациями Корнелиуса. Все детство с книжного шкафа скалился череп. Порой отец забавлялся: зимними вечерами тайком превращал его в куклу, которая, белея в темном дверном проеме, говорила сдавленным голосом:
— Моя фамилия - Бланкгаупт, я кузен Михель, ты тоже когда-нибудь станешь таким!..
— Ну Хуго, ты же напугаешь детей!
Мать поднимала лампу, дабы разоблачить привидение. Кузен Михель был всего-навсего призраком-другом детства, о нем говорилось в песенке-загадке: «Вчера к нам приходил кузен Михель...» Напрасно дети ждали настоящего кузена Михеля: похоже, он всегда «приходил вчера».
Мать забыла в отеле зонтик от солнца. Они ждали ее возвращения у висбаденского курзала. Из лабиринта ночных парковых тропок вышел тощий франт и подсел к ним. Он проклинал экипажи, катившиеся в тусклом лаковом блеске под шарами из матового стекла, и называл себя деклассированным элементом. Отец процитировал ему Шопенгауэра. Когда пришла мать, незваный собеседник исчез в кустах. Она надела на детей пальто. Затем прогремел выстрел. Падение тела, слабый запах пороха.