А вот чему доказанные самооговоры придали достоверность, так это сведениям о методах расследования. При проверке деятельности следственной группы Гдляна и Иванова выявились факты встреч следователей с обвиняемыми, которые не оформлялись протоколами допросов, что было несомненным процессуальным нарушением. Обвиняемые рассказывали, что на этих встречах шла подготовка к признанию новых эпизодов взяток, Гдлян и Иванов говорили о своей уверенности в их подлинности и обсуждали конкретные обстоятельства совершения преступления; затем появлялся готовый протокол допроса, который подследственным предлагалось подписать. Помнится, журналист популярной в те годы «Литературной газеты» Ольга Чайковская в связи с такими фактами назвала Гдляна и Иванова «мастерами разговорного жанра».
Мое твердое мнение: следователи не фабриковали заведомо ложные обвинения, они стремились подтвердить свое убеждение в тотальной коррупции, опутавшей Узбекистан, которое у них сложилось еще до получения доказательств совершения конкретных преступлений. Такое убеждение сродни моей защитительной позиции по делу Минхлопкопрома: в силу нереального плана по сбору хлопка, спущенного партийной верхушкой республики, невозможно было не совершать приписки, не принимать деньги, выплачиваемые за «воздушный» хлопок, не брать из образованных «общаков» подношения – отказ делал чиновника «не своим», опасным для системы.
Но между адвокатом и следователем есть большая статусная разница. Позиция защиты сформировалась на основе фактов, установленных по конкретному делу. Для следователя непрофессионально в понятном стремлении развернуть расследование отрывать свое убеждение от исследования конкретных фактических обстоятельств. Вот почему в обвинении наряду с доказанными взятками фигурировали плохо расследованные или даже надуманные эпизоды, которые рассыпались в суде при отказе подсудимых от своих показаний, данных ими на следствии.
И еще. Общую оценку запредельной социально-экономической ситуации, создавшейся в Узбекистане плановыми приписками, нельзя абсолютизировать – в том смысле, что она будто бы полностью исключала личностную составляющую поведения людей. В конце концов есть разные человеческие типы: «патологически честные», не способные ни при каких обстоятельствах нарушить закон (такие обнаруживались среди рядовых хлопковиков), уходили с работы, не поддавались угрозам, противостояли избиениям, имелись даже случаи самоубийств. Некоторые лица, находившиеся при должности, отвергали подношения из рациональных соображений – не хотели ставить себя в зависимость от взяткодателя; другие, так сказать, из эстетических – брать взятки просто некрасиво. Такие случае были редки, но были! И объективное следствие обязано было их учитывать.