Пока мы здесь свой погнивший урожай собирали да копали могилки на кладбище, барин наш окреп, присосался, как пиявка, к нашей земле, ноготь себе длиннее прежнего отрастил.
Открыл он в имении молочный сливной пункт, поставил чесальную машину. И все, что ни выдоишь или клок шерсти какой с овцы ни сострижешь, — все это должно через барские машины пройти. Чувствую я, что как кур во щи влез в долги, а выбраться-то и сил нет.
Обучил меня когда-то грамоте ученый человек, бродячий портной, но и грамота, оказывается, простому человеку не впрок, а пользу только барину приносит. Подписал я тогда бумажек несколько… Эх, кабы мне в ту пору кто руку правую отрезать догадался! Из-за бумажек этих и поссорились мы с Зуйкой. Видно, как волка ни корми курятинкой, а он, когда черед придет, все равно тебя без ножа зарежет.
Продал Зуйка за долги с торгов мою коровку, а на следующий день сам ко мне является.
— Что же, Бежямис, — говорит, — не лучше ли тебе батраком в имение наняться? Подохнешь ты здесь, на болоте своем… А я бы тебе приплатил за участок, в порядок его привел бы, дренаж устроил бы… так-то!
Тут у меня вся кровь в лицо кинулась, словно кипятком меня ошпарили.
— Спасибо вам, барин, за милость, — говорю, — только уж больно мне оскомину это ваше имение набило…
— Так-то!.. А знаешь ли ты, что умные люди держат язык за зубами? — отрезал он мне, а сам, как индюк, посинел.
Не помню уж, что я ему еще ответил, только барину все это сильно не понравилось.
Весною жена моя рожала четвертого. Нечем было ее даже на ноги поднять — ни ложечки масла в доме, ни корочки хлеба.
Пойду, думаю, на озеро, рыбки ей наловлю. На один берег озера, значит, моя земля выходит, а на другой — господская. Получалось, стало быть, что над озером этим я наравне с Зуйкой хозяином был. Пошел я, помню, поставил вершу в камыш и собираю камешки, чтобы рыбу попугать. Не успел я еще как следует за дело взяться, гляжу, молодой сын Зуйки, офицер, идет с полотенцем через плечо, мокрые волосы гребенкой расчесывает.
— Что, рыбачишь, отец? — спрашивает.
— Рыбачу.
— Напрасно, — говорит он мне.
Промолчал я на это, а сам думаю: что с дурнем связываться!
— А разве ты не знаешь, что отец мой пустил в озеро заграничную рыбу и запретил ее ловить? — спрашивает он меня.
Тут уж меня злость разобрала:
— А разве ты не знаешь, барчонок, на чьей ты земле стоишь? Заблудился, может?
Отошел он от меня. А минуту спустя гляжу — на пригорке и сам Зуйка показался. Подходят они оба. Старик пыхтит, на тросточку опирается. Я тогда уж было в воду полез, но как только увидел их, шарю ногами в тине, камень на всякий случай нащупываю… Жду, что дальше будет.