Ой, сколько всего знал Стяпукас! Посули ему медные пуговицы с пиджака, да еще вдобавок коробочку от сапожной мази, да складной нож, да горсть леденцов — все равно Стяпукас не скажет о том, что знает.
Но вот однажды ко множеству тайн мальчика прибавилась еще одна, новая, и, как он позже сообразил, это была самая главная тайна. Сначала он даже и не понимал, что это тайна. Велика важность, что отец ходит на гумно! Да он и раньше ходил — то скотине сена подкинуть, то рожь обмолотить. Только зачем теперь отец стал под полою носить на гумно котелок с супом и краюшку хлеба — это вот было не совсем понятно Стяпукасу. Может быть, для овечки или поросенка? Или курам? Тогда зачем же отец носил ложку, когда ни куры, ни овцы, ни поросенок никогда ложкой не едят? И мало того, что отец носил суп, — Стяпукас видел, как он однажды притащил с гумна тряпку, а она была вся в крови, и мать, испуганно оглянувшись, тотчас же швырнула тряпку в корыто.
— Господи! Вторую рубашку уже изорвала… И все еще идет? — спросила она.
— Нет, немного унялась. На локте совсем затянуло. Сегодня все съел, и глаза уже как-то веселее смотрят. Хотел вставать даже… Только куда ему идти, если он даже языка нашего не понимает?
— Холодно ему ночью. Может, ты бы полушубок ему снес? — озабоченно спросила мать.
— Носил. Нет, не жалуется. Говорит — в сене тепло.
У Стяпукаса даже дыхание захватило, и все-таки он никак не мог понять, о ком шла речь. То ему казалось, что говорят об овечке, то было похоже на то, что речь идет о каком-то новом постояльце, который поселился у них на гумне. А скорее всего это был теленок, тот самый, которого собирались купить у Римджюса… Но откуда же тогда эта тряпка, и почему мать разорвала уже вторую рубашку? Хотя мог же теленок поранить себе копытце, как это раньше случалось с жеребенком?
Стяпукас ломал себе голову, стараясь разгадать эту новую тайну. Несколько раз уже мальчик пытался увязаться за отцом, когда тот собирался на гумно, но отец его не брал:
— Нос отморозишь! Ступай домой!
— Мне не холодно, — подмазывался к отцу Стяпукас, прыгая вокруг него то на одной, то на другой ноге. — Я хочу на теленочка посмотреть.
— Сказано тебе — сиди дома… Ремня захотел?
Ремень был последней гранью, которую Стяпукас не решался переступать. А сегодня, направляясь на гумно, отец снова пригрозил ему ремнем:
— Попробуй только прибежать на гумно! Там, под навесом, тебя давно уже Лепонамаре дожидается…
Лепонамаре была грозой для детей всей деревни, ее именем матери пугали непослушных. Это была высокая, высохшая женщина с красным, словно обваренным лицом. Она не ходила, а всегда бегала вприпрыжку, осеняя крестным знамением дома, деревья, камни. О сумасшедшей рассказывали, что она может до смерти защекотать детей… Поймав как-то на Турвалакском лугу маленького пастушка, она так долго щекотала его, ласкала и целовала, что малыша потом нашли мертвым. Стяпукас не боялся козла, не боялся собак, не боялся даже сома, который жил в Люльском озере, но Лепонамаре он боялся. А если отец сказал, что Лепонамаре сидит под навесом, ему можно верить. Мать — это другое дело. Она постоянно пугала мальчика то цыганами, то крокодилом, который будто бы плавает по Неману, а Стяпукас великолепно знал, что в Немане крокодилы не водятся. Вот отец никогда не пугает Стяпукаса и, значит, без нужды о Лепонамаре говорить не будет… Но почему Лепонамаре сидит под навесом? Может быть, у нее нет дома и никто ей не дает хлеба потому, что она щекочет детей? Но откуда же окровавленные тряпки? А может, Лепонамаре искусали собаки?