Почему Костыль? Все просто. Этот дебил год назад умудрился выпрыгнуть из окна аудитории на спор с Лысым. И сломал ногу (ну, не дебил ли?). Две недели на растяжке, долгие месяцы реабилитации, и приросшие, казалось, почти намертво к подмышкам костыли. Все просто. Кость со временем заросла, а погоняло осталось.
А почему Лысый? Потому что это тип пришел на первый курс с густой шапкой кучерявых волос, из-под которых было не видать даже его черных глаз. Смуглый, рослый, с ровным прямым носом — вылитый жгучий итальянец, будь он не ладен. Сразил всех наповал и своей внешностью и прической. Потому и получил почти сразу прозвище Лысый (говорю же, они — дебилы!).
Самые красивые девочки, хорошо одетые мальчики, все они как-то сразу потянулись друг к другу невидимым магнитом. А я вот это разделение на могучие кучки проспала. Проморгала, так и оставшись одна. Ну, а позже просто привыкла.
Приходила, садилась тихонько на последний ряд и ныряла с головой в конспекты. Это стало моим способом медитации — записывать все, что говорили преподаватели. Слово в слово, как стенографистка. Так можно было не отвлекаться на косые взгляды и недобрые перешептывания.
Сидишь себе, пишешь. Никого не замечаешь вокруг. Переменка? Можно отдохнуть и порисовать. Громко, конечно, сказано «порисовать». Так, почиркать на полях или в блокноте. Пару забавных рожиц одногруппников, перевод песни для брата (чтобы он знал, о чем напевает под веселое треньканье на гитаре), и, разумеется, сердечки.
А как вы думали? Я же девочка. И все девочки в моем возрасте мечтают о вполне себе взрослой любви. С прогулками вечером по темной аллее, обязательно за ручку и…как там в книжках? Ах, да, с поцелуями.
Схватив в охапку сонного Крыся, посмевшего недовольно мяукнуть, я сунула его Пашке под одеяло. Пусть знает наших. Брат довольно быстро все понял: голые пятки нервно задергались, колени прижались к животу.
— Машка! — Охрипший со сна голос казался крайне раздраженным, что не могло меня не радовать. — Вот ты стерва!
— Я такая, да, — довольно хрюкнула я, натягивая капроновые носочки.
— Крысь! — Это уже негодяю-коту, царапающему не в меру волосатые икры брательника. — Брысь! Иди уже отсюда, иди. Ы-ы-ы! Ма-а-аш, ну убери его?!
— И тебе доброго дня, Суриков!
Хлопнула дверью, чтобы кот не мог выбраться из комнаты и протяжно мяукал. Так, как только он один умеет: громко, заунывно, максимально раздражающе для спящего молодого мужчины. Усмехнулась и побежала к двери. Один мимолетный взгляд в зеркало. Оп! Стоять. Это что, я вот так собралась выйти в люди? Е-мое…