В путь отправились, когда море вздохнуло — кроткая вода отлива пошла на большую, приливную.
Утреннее море оглушало тишиной. Поверхность воды была гладкой, будто начищенное серебряное блюдо. Ни взводенок над отмелым местом нигде не плеснет, ни чайка не разорвет кличем безмолвие. Только скрипели тихо уключины, полоскались весла и напевал под нос Одгэм. Митроха не сумел разобрать в лопской песне ничего кроме «го-го-го, ла-ла-ла».
— Экая прорва воды. — Поежился он, вспомнив, как ярилась недавно морская бездна.
По правую руку от них проплывал остров. Вдалеке виднелся еще один, крупнее.
— А все-таки твой Зосима отпустил тебя, — громко сказал Митроха иноку, скорчившемуся на другом конце карбаса. — Знаешь почему? Это я его попросил.
— Ты?
— Разве ты холоп его, чтобы он беспрекословно распоряжался твоей волей? Я так и сказал ему.
— Если старец скажет мне пойти в огонь, я исполню, — спокойно и очень серьезно промолвил Феодорит. — Он позвал меня и велел плыть с тобой на Кузова. Я не знаю зачем. Он ничего не объяснил, только наказал взять съестной припас на семь дней. Тебе для разговора с колдуном хватит и одного дня.
— К утру вернемся. Завтра идем в Кемь...
Митроха вскочил и заорал. За бортом карбаса в толще воды ему привиделась страшная белая морда, всплывавшая из глубины к лодке. Отрок схватился за саблю.
— Белый дьявол! Там!..
О днище карбаса глухо ударило. Лодка покачнулась. Но на лопина и Феодорита вопли Митрохи не произвели должного действия. Одгэм продолжал грести, а монах невозмутимо смотрел в воду. Глядя на них, мальчишка перестал в ужасе прыгать с саблей.
Однако лодка продолжала раскачиваться.
— Это белуха, — объяснил инок. — Они любят чесаться обо что-нибудь. Наш карбас приглянулся ей. Она не причинит вреда.
Митроха посрамленно сел и стал молча высматривать диковинного зверя. Скоро белухе надоело тереться о днище, и она, кувыркаясь, выплыла из-под лодки. Отрок разглядел короткие плоские передние лапы, горбатый лоб.
Карбас шел проливом между двумя полосками земли — матерой землей и долгим островом.
— Шуйская салма. Из нее пойдем в голомянь. В открытое море.
Юный монах говорил как заправский помор, всю жизнь проживший на морских промыслах.
— Салма — это чего?
— Пролив.
— А вдруг свей покажутся?
— Не покажутся. Они, должно быть, грабят сейчас Терский берег или Кандалуху.
Феодорит, конечно, не мог знать наверное, но Митроху его слова успокоили.
* * *
Слуга тронул за плечо князя Петра, нечаянно задремавшего сидя на лавке. Ночью воевода не спал. Подсчитывал, достанет ли сил разбить свеев, и по всему выходило, что не хватит у него ни людей, ни лодий. У кемских пристаней стояло лишь семнадцать насадов. Два под командой брата Ивана с Соловков отправились в Сороцкую волость. Один с сотенным головой Палицыным сгинул в море. Большая часть карбасной рати еще не прибыла. А если встретить свеев, потерпеть от них поражение, на море ли, на горе, как здесь говорят про любой берег, — и провалить государево дело? Не дождется великий князь, чтоб его рать ударила врагу в спину, по каянскому рубежу. Да и леший знает, где сейчас искать тех свеев. Море — оно большое.