Душа вздохнула, наполнилась приливной силой и устремилась к оставленным берегам.
— Очнулся-от, раб Божий?
Митроха узрел наклонившегося над ним попа, длиннобрада-того, с веселыми морщинами у глаз.
— Ha-ко, теперь, знать, пойдешь на поправку, беспременно.
— Где я? — прошептал Митроха.
— В Кемской. Лопин из Чупаньги тебя привез да сдал старосте. А тот мне. Анде, брат, задал ты нам небывальщину. Тут на море живешь, дак про всяко быванье слышишь, а то сам видишь. — По выговору поп был низовский, не из новгородцев, но поморский обычай в речи перенял. — А про такое-то у нас не слыхано было. Чтоб сперва пропал, ровно в олений мох провалился, а после в таком-от виде из моря выплыл. Видал бы ты себя. Ноне-то ужо получше, а было... — Поп покачал кудлатой головой. — Заглазья черные, взбухшие, лик белый, мертвячий. Язвами-от весь изошел. Какая напасть тебя поедом ела — ума не приложу. Гадали-мерекали — не моровая ли? Кемляне от меня спопервоначалу стороной ходили, сторожились. После дурные бабы баять стали, будто на тебя-де лопяне стрелье пустили. Кудес такой, колдовство лопское. Прострелит человека — и уж то ли скорчит, то ли с ног повалит, а не то в землю уложит.
— А дядька где же? — Отрок взволнованно задвигался на ложе, пытаясь подняться. — Иван Никитич?
— Ушел твой дядька. Со всею ратью на Каяно-море побежал.
Митроха отчаянно простонал и обмяк.
— Свейских людей-от побили в губе Кандалухе. Полоняников до Колмогор на взятых шняках снарядили. Да и пошли в карбасах по Кемь-реке. Много-от карбасов, воды чистой не видно было от них. На порогах карбаса вздынули, а дале поплыли. На Кеми у нас порогов да падунов непосчитано. А за Кемью по другим рекам да по озерам, а где и волоком. Еще, должно, и не дошли до той Каяни.
Поп принес в избяную клеть большую кружку с варевом, от которой исходил густой рыбный дух. Взбил на постели подголовье, подтянул повыше совсем слабого Митроху и стал кормить с ложки.
— Разевай-ко рот пошире, раб Божий. Попадья-то моя нонеча роды принимает, так ужо я тебе заместо нее кормилкой побуду. А ты мне поведай-от, что за почесуха тебя к лопи понесла аж за полморя?
Митроха послушно глотал горячую уху и молчал. Поп настырно глядел.
— Ну не хошь, не говори, раб Божий. Да мнится мне, ты не своим товаром торговать принялся.
— Я государев служилый человек, а не купчина, — охмурел Митроха.
— Ну, а я чего баю-то? То присловье такое, смекай. Не к своему делу ты пристал, государев человек, к лопянам-то ездючи. Оберег вон идольский на себя повесил. Ну да твои грехи, твое покаянье.