Ивашка подвел карбас впритык к большому судну.
— Что творишь, Алена Акинфиевна... — Хабаров качнул головой не то в досаде, не то в восхищении от дерзости девицы. Подхватил ее, обняв в поясе. — Держись за меня.
С трудом влез по веревке наверх. Там Алену приняли другие руки, втащили, поставили на лодейную палубу.
— Отошли все! — велел атаман.
Он смотрел на нее так, будто готов был одновременно и прибить — одного б удара хватило, — и снова подмять под себя, как там, в ельнике на Курострове...
— Вот и все, Митенька, — совсем просто, без напускной храбрости сказала Алена, опустив руки.
— Что — все?
— Ушла я из дому, Митенька. Насовсем ушла. Без тебя мне нет пути. А с тобою — всюду. Вези меня куда знашь. Хоть в болота корельски, хоть в скалы мурмански. А хоть бы и море по нам зарыдало, запенило волны да пали б на нас ветры презлые. Мне с тобой и смерть сладка. Море нас обручит, а Никола Угодник, морских бедовальщиков заступник, повенчает. Ты моя судьба, а как она устроится — в том Бог волен...
Не успел Хабаров ничего придумать в ответ, как она шагнула к борту, перегнулась:
— Возвращайся, Ивашка! Скажи батюшке с матушкой, что замуж я по своей воле пойду, а не по их. Коли смогут, пускай простят. А не смогут... ты за меня молись! Слышишь, Ивашка?!
— Что творишь, Елена?! — уже без всяких досад повторил ватажный атаман, крепко, до боли, сжав ее руку в предплечье и грубо оторвав от борта. — Куда я тебя здесь дену?
Он косо оглядел ватажников, торчавших на палубе там и тут. Кто открыто, а кто исподволь — все пожирали глазами сверх меры красовитую, баскую девицу, ластившуюся к атаману.
— Пусти-ко! — жарко дохнула на него Алена, и очи у нее стали гневными, темными. — Я решилась, Митенька, и твоей буду до конца, близок он аль далек. Или ты забыл, как женой меня сделал?
Какое-то время оба бороли друг дружку взорами.
— Не гони меня, Митенька, — вдруг, обмякнув, жалобным голосом заговорила она. — За тобой пойду как холопка, как собака за хозяином. Не исполнила я твои наставления, не сказала ничего батюшке. Побоялась срамословия от людей. Да все одно не убегу от позору-то. Так лучше с тобой, чем без тебя.
Хабаров задумчиво смотрел в речную светящуюся даль.
— Ну не сказала, и ладно. Пожитки-то взяла какие?
Алена растерянно развела пустыми руками. До пожиток ли было, когда под доглядом из дому шла? Вот серьги жемчужные, не жениховы, а старые, в уши вдела, да ожерельице серебряное, матушкин дар, нацепила. Все, что на ней, — вот и все приданое.
Митрий шагнул к борту. Ивашка стоял в карбасе с поднятым кверху лицом, по которому ползли обидные слезы.