— Она говорит — пей, хозин.
Старуха вцепилась в девку, чтобы та не упала со страху. Хабаров с улыбкой поднес чарку к губам. Юную каянку, пристально смотревшую на его руку, вдруг затрясло. Лицо ее словно занемело со сведенными скулами.
Атаман, миг помедлив, с той же улыбкой взял за горло старуху и поднес чарку к ее сизому рту.
— Испей, старая.
Баба, давясь хрипом, замахала короткими дланями. Подоспели двое ватажников, заломили ей руки, запрокинули голову. Жидкость полилась меж редких сгнивших зубов, текла на подбородок и шею.
Старуху отпустили. Судорожно вдыхая распяленным ртом, с выпученными глазами, она, как куль с горохом, обвалилась наземь.
— Вот же ведьмы... — выразил Евсей Кляпа общую мысль.
Девица, выронив блюдо и собрав руки горстью у груди, дрожала, как от сильного холода. На мертвую бабу едва покосилась.
Хабаров наотмашь хлестнул ее ладонью по лицу. Голова девки резко мотнулась, сама она упала под ноги ватажникам.
— Берите! — выплюнул атаман. — Ваша!
Зло зашагал прочь.
...На мягких волчьих лапах подкрадывалась белая ночь. Редко к берегу и карбасам еще пробегали ватажники, таща то медвежью шкуру, то сундук с тряпьем, то колодезную цепь и гремучий ящик с гвоздями. Разгул перетекал в пированье на единственной деревенской улице. Натаскали из изб еще столов, скамей, стылые горшки со вчерашними кашами и похлебками, которые грели тут же, на кострах, из амбаров — бочонки с пивом и ягодным питьем, сушеную рыбу. Наловив кур, жарили на вертелах. Немного отыскалось даже серых черствых хлебов.
Помянули Гридю Воронца и Федора Алябыша, погибшего от каянской стрелы три дня назад. Подняли кружки за атамана, пили за удачу в своем служилом промысле. Хмелели, орали песни. С задворья еще доносился иногда утробный полувой, полустон каянской девки, резко обрывавшийся. То один, то другой ватажник вылезал из-за стола и шел туда враскачку, сливался с тенями построек.
Хабаров искал глазами Астафия Кудинова и отчего-то никак не мог найти. Не было за столами и Скрябы. Атаман тяжело поднял себя со скамьи, двинулся к избе, которую выбрал еще днем.
В каянских домах было все не так, как в русских деревенских избах. Больше стен, закутов, и не поймешь в полутьме сеней, где должны быть дверные проемы. Громыхнув деревянным ведром, он ввалился наконец в клеть, где было светло от горящих лучин.
Сперва просто отупело смотрел на обоих: сидевшую Алену и оказавшегося стоймя у двери Астафия Кудинова. Затем промолвил с хмельным оттягом:
— Та-ак.
— Ну вот, прощайте, Елена Акинфиевна. — Служилец натянул шапку, чуть поклонился. — Ежели еще какая помощь занадобится ...