Коровин был целиком художественной, эмоциональной личностью, и в этом смысле был личностью цельной, как никто другой. Он любил цветы, красивые вещи, любил блеск драгоценных камней, то яркий и искрящийся, то мягкий и глубокий. Он часто выговаривал Серову, что тот не покупает своей жене драгоценностей. Коровин подарил Ольге Федоровне две брошки с сапфирами и жемчужинами и серебряную медаль с изображением Жанны д’Арк, которую она всегда носила с часами как брелок. Он находил, что жена Серова похожа на эту французскую героиню.
Коровин был всеобщим баловнем. Все его любили: меценаты, товарищи, женщины, профессора училища. Он был красив, беспечен и талантлив. В училище его называли «демоном из Докучаева переулка». Савва Иванович, кроме упоминавшихся уже прозвищ, называл его «веселым корабельщиком». И каждое из таких прозвищ соответствовало какой-то стороне его характера.
Эти годы, когда окрепла его дружба с Серовым, были годами бурного расцвета таланта Коровина. Он писал легко и быстро, буквально не переводя дыхания, стараясь как можно скорее кинуть на полотно краски, выразить свое впечатление, то, что взвинтило его нервы, заставило схватить холст, палитру и писать, писать. И, очевидно, поэтому во всех его картинах такая обаятельная свежесть, какой не найти ни у кого другого из русских художников. Но после того, как дыхание было переведено, первое впечатление передано, он глядел на свое произведение и сам уже не мог понять, что здесь хорошо, что плохо, что надо исправить, что оставить таким, как есть. Внутри его словно срывался с пружинки рычажок, и нервы, только что туго натянутые, вдруг становились слабыми и вялыми. Он бросал палитру, кисти и, насвистывая, отходил посмотреть, как работает Серов. Он удивлялся, как можно столько работать над одним холстом. А потом восхищался, увидев результаты этой работы.
Однако сейчас они оба были в тупике. Религиозная живопись не была по душе ни одному, ни другому. Они долго мучались, стараясь изобразить хождение Христа по водам, но Христос получался самым реальным человеком, шедшим не по воде, а словно по паркету мамонтовской гостиной.
Врубель, отрываясь от своей «Ассирии», посматривал на мучения друзей и только покачивал головой. И вдруг однажды, схватив какой-то лист картона, за полчаса акварелью написал Христа, и так написал, как будто он долгие месяцы обдумывал идею, композицию и все детали этой вещи. Акварель получилась поистине великолепной. Не прошли даром его мучения в Киеве, усиленная тренировка, работы в Кирилловском монастыре.