— Я буду звать тебя Одноглазой! — вырывается у меня изо рта, но я ничуть об этом не жалею.
— Почему так грубо? — растягивает девушка обиженно.
— Потому, что ты себя не уважаешь.
— Одноглазой? — переспрашивает одиннадцатая. — Вот, значит, как?
— Могу ещё Занудой. Или Акробаткой. Выбирай!
К моему удивлению, она смеётся. И её хохот заразителен. Я подхватываю его и чувствую, как напрягается диафрагма.
Диск солнца плющится у горизонта. Закат насыщается чистой кровью. Звонкий смех летит по крыше, распугивая жирных птиц и летучих мышей.
Вот они мы: здесь и сейчас. Какое значение имеет то, что было до?
Десять
— Скажи, почему мы здесь? — вздыхает Лорна непонимающе.
— Мне жаль, — я не нахожу слов лучше. Но лучше уж признаться, что ничего не знаю, чем изобретать несуществующие истины. — Мне правда очень жаль.
— И ты тоже ничего не помнишь?! Но как же так?!
Наши шаги хлюпают по густой грязи. Я пожимаю плечами и отворачиваюсь. Состояние Лорны понятно мне: двумя часами ранее, когда меня разбудила Лили, я и сама пребывала в ярости и недоумении. Когда я впервые открыла глаза и увидела облезлую стену, кишащую муравьями, отдельные фрагменты прошлого ещё проглядывали из памяти. Но всё это сравнялось с пустотой, стоило мне лишь открыть рот. Сейчас внутри теплится лишь тень глубокой и чистой эмоции — единственное смутное воспоминание о былом. Как стёртая позолота на стекле, за которым — вечная мерзлота и полярная ночь. И всё. Но эта тень позволяет надеяться, что там, в забытой жизни, которой я жила, меня ждут. Этого так много. Этого так мало.
— Я знаю только одно, — начинаю я осторожно. — Мы в опасности. Ничего хорошего нас не ждёт.
— Но отсюда же должен быть выход! Я уверена, мы могли бы что-то придумать.
— Должен, — соглашаюсь я. — Но всё, что мы видели — сетка, которой огорожен этот участок. Под напряжением.
— Мы?
— Я и девочки, — поясняю я. — Наверху нас ждут ещё двое. И здесь, судя по всему, есть ещё люди. Остаётся только догадываться, опасны ли они.
— Здесь кто-то может быть опасен? — Лорна шумно выдыхает и непонимающе разводит руками. — Не хотела бы я драться!
Кусты сирени машут нам цветастыми кистями. Горьковатый запах мая потихоньку вытесняет болотистый смрад. Вдалеке показалась стена дома, и я даже вижу то злополучное окно первого этажа. Рама приоткрыта: из тёмного прогала выбивается уголок пелёнки. Значит, не показалось: мне ответили. Сердце съёживается в комочек, но уже через несколько мгновений расширяется до предела, вбирая новый поток крови.
— Знаешь, чего я боюсь? — решаюсь, наконец, озвучить самые страшные предположения. — Что на нас охотятся.