— Генрих Карлович, не могу сказать, что взаимно, — рыкнул Громов, обернулся и взявшись за дверь резко ту захлопнул.
Ремонт в кабинете оказался качественный, штукатурка не посыпалась, но стаканы на столе звякнули о графин. От души Роман Омарович приложился к двери, наверняка ее теперь менять придется, хруст дерева отчетливо услышал.
— Роман Омарович, да что же вы так осерчали?! — взмахнул руками редактор и изменил свое направление, подошел к столу и водички в стакан налил.
Грому попить Генрих Карлович предлагать не стал, ему бы самому сейчас успокоиться, а то и до инфаркта не далеко. Сердечная мышца сбоит, явная аритмия, сам редактор уже давно пропотел, аура испуганно мечется, но выхода найти не может.
— Статью с печати снимай, — чуть успокоившись, заявил страж и взглянул на часы. — Время еще есть, успеешь тиснуть какую-нибудь шнягу, в том числе и своим дружкам позвони, пусть подсуетятся, если не хотят проблем.
— Побойтесь бога! — покачал головой редактор. — Тираж почти отпечатан, скоро его отгружать начнем. Это же колоссальные убытки! Заменить материал нечем, а ничего противоправного в завтрашнем выпуске нет.
— Со мной прибыл господин Жергов, у которого якобы бралось интервью, — с улыбкой удава, произнес страж.
Господин редактор чуток побледнел, задышал шумно и непроизвольно пуговицу воротника расстегнул и стал массировать ладонью в районе сердца. А Громов спокойно продолжил:
— За попытку клеветы у нас судебная система дает небольшой штраф, тут вам бояться нечего. А вот с дискредитацией правящего дома, его родственников, кои являются официальными представителями — уже проблемнее. Там и срока приличные, запрет определенной деятельности. Скажите мне уважаемый Генрих Карлович на что рассчитывали?
Редактор подошел к столу, взял трубку стационарного телефона и принялся совершать звонки. Пару раз даже орал на кого-то, тираж отправился в промышленный шредер, а вместо статейки непонятного происхождения будет текст о подготовке к встрече нового года. Для чего меня с собой Громов таскал, я так и не понял, всего-то произнес несколько слов, больше молчал. Правда, когда из здания столичной газеты вышли, то Громов извинился:
— Станислав Викторович, простите, близко к сердцу воспринял информацию, способную принести вред, — осторожно заявил Роман Омарович.
Вот только в его ауре не усмотрел ни капли раскаяния. Тот гнев, что бушевал совсем недавно — сошел на нет. Сейчас на меня смотрит прежний и внимательный страж. Даже закралось подозрение, что предыдущие действия не что иное, как очередная проверка на «вшивость». Газету-то со статьей мне так и не продемонстрировали, а редактор слишком легко и быстро сдался.