— Не спишь, маленькая? Почему ты плакала? Ну, лягушонок, не можешь без сырости. Иди ко мне! Знаешь, я тоже не спал. Время шло так медленно! Я всё время смотрел на часы, а ты в это время плакала. Я всё делаю не так, лягушонок?
Я тебя не трону до ночи, зелёненький. Просто поглажу, поношу на руках. Мне этого хватит после всего. И перед всем.
Пусть будет пауза, я сейчас отнесу тебя к морю. Ты погреешься на солнышке, я тебя макну, поплаваешь у меня. Раз ты уже зажила, будешь плавать, никаких скидок. А потом отнесу к себе. И после ужина! И после завтрака! И после обеда! Нет, после завтрака придёт врач. Я должен взвесить тебя, напомни, если забуду.
Носил её по комнате:
— Ты мой лягушонок, маленький, зелёненький, послушный, мой, мой, мой! Ну, скажи — мой?
— Твой, конечно, Олег!
— До последней клеточки?
— До последней…
— Нет, идём на пляж, а то понесу к себе.
Опять макал её в море, и радовался, когда на от страха прижималась к нему. Отнёс на берег, положил на лежак. Сел рядом. Она послушно лежала под вечерним солнышком, а он выкладывал мокрым песком своё имя у неё на спине.
— Какая буква?
— «О»…
— Молодец, хоть грамоте учить тебя не надо. А эта?
— «Л»
— Сейчас, я допишу. Можешь прочесть всё слово?
— Олег…
— Какой знак в конце?
— Восклицательный.
— Теперь с выражением, что я написал?
— Олег!
— Я сплаваю, а ты лежи, не шевелись. Пусть высохнет и впитается в каждую клеточку. Тогда смою. А пока лежи мне!
Она и лежала. Не пожалел песка на своё имя. Мокрый, он был тяжёлый, а когда начал подсыхать, стягивал кожу. Но она терпела почему-то.
Когда вернулся, буквы окаменели, кожа под ними натянулась.
— Вот. Застыло накрепко. Ты запомнила, каждой клеточкой?
— Да, Олег.
— Смотри, а то снова напишу. Как присохло. Больно? Не так легко смывается, потерпи. Ты знаешь, кожа покраснела! Олег — красными буквами, здорово! Ну, куда ты теперь денешься от меня, под кожу точно впиталось. Плавай, я посмотрю. Не бойся, здесь всегда можно стать на дно. Раз ты зажила, больше никаких поблажек! А я сплаваю до буйка.
А ей, когда он был не рядом, не на расстоянии вытянутой руки, захотелось не плавать, а плакать. Поплакать, пока одна, пока он сплавает до буйка и вернётся к своему собственному лягушонку с красными буквами его имени на спине.
Расписался, и радуется, как мальчишка. Всё, его сухарик.
Каждая клеточка? Каждая, Олег! Она и правда целый день твердит его имя, и оно отзывается оглушительным эхом во всём её существе.
Он спрашивал, вошло ли в каждую клеточку? Вошло, до того, как он написал. Хотелось плакать, но слёзы были сладкими. Она пошла к берегу, не оглядываясь.