Три минуты спустя звонит домашний телефон. Это доктор Готорн. Я слышу негромкое звяканье посуды. Я застала врача за ужином.
– Нина, давно вас не слышал, – говорит доктор Готорн, и мне кажется, что я улавливаю легкую нотку укоризны в его обычно нейтральном голосе. Что-то вроде: «Как вы могли бросить свою мать в таком тяжелом состоянии?»
– С моей мамой все в порядке?
До меня доносится приглушенный плач ребенка. Доктор Готорн быстро успокаивает малыша, а потом я слышу его шаги по комнатам. После большой паузы он отвечает на мой вопрос:
– С вашей мамой? Ну… я не могу ответить на этот вопрос, предварительно не обследовав ее.
– Так почему же тогда она госпитализирована?
На другом конце провода молчание.
– Госпитализирована?
– В больнице. Простите, меня не было здесь последние несколько месяцев, поэтому я не в курсе. Мама мне ничего не говорила. Ей начали делать облучение? И она получает таблетки… таблетки «адвекстрикс»?
Я говорю и гадаю – да как же она расплачивается за все это?
Негромкий кашель, шелест листов бумаги.
– Ваша мама не в больнице, Нина. По крайней мере, мне об этом ничего не известно. И она не принимает адвекстрикс. У нее уже больше года ремиссия. По результатам последнего сканирования у нее нет опухоли.
– Ремиссия?
Это слово эхом долетает до моего сознания откуда-то издалека. Четыре слога, значение которых до меня не сразу доходит.
– Мы назначили следующее контрольное обследование на март, но у меня очень оптимистичный прогноз. Я уже говорил вам, что трансплантация стволовых клеток дает успешные результаты в более чем восьмидесяти процентах случаев. Я не могу дать полной гарантии, но могу предположить, что дела у вашей мамы очень неплохи. Вы в последнее время с ней разговаривали?
Телефонная трубка становится липкой и скользкой. Что-то противное и холодное встает у меня в горле, будто кубик льда застрял в пищеводе. «Мама здорова!»
Маленький мальчик кричит вдалеке:
– Папа!
Я слышу, как доктор Готорн прикрывает трубку ладонью и говорит сыну какие-то успокоительные слова. Дрожащей рукой я ставлю телефонную трубку на базу.
Мама здорова.
Мама лгала мне.
Я поворачиваюсь на месте по кругу и слепо вглядываюсь во мрак, как будто ожидая, что мать каким-то непостижимым образом материализуется здесь. Я расставляю руки в стороны, прикасаюсь к стенам, чтобы не упасть. Подхожу к шкафчику с папками, стоящему в углу гостиной. В этих папках медицинские документы моей матери. Я бросаюсь к шкафчику и дергаю за ручки обе дверцы. Дверцы поначалу не поддаются, но в конце концов распахиваются с металлическим лязгом.