Пустымъ романтизмомъ являлись также всѣ мечты объ общинной жизни, какъ объ Эльдорадо. Мечтою были и вѣрованія въ моральную силу сельскаго общества, въ такъ называемую мірскую совѣсть. Воспитанное на крѣпостномъ правѣ, на понятіи насилія, крестьянское общество само всегда чинило его надъ болѣе слабыми. Освобожденное отъ крѣпостного права крестьянство, — освобожденное безъ закона, — оказалось въ крѣпостномъ правѣ «общины», въ крѣпостномъ правѣ самого общества. Этого крѣпостного права не желало уничтожить реакціонное правительство Александра III. Не было рѣчи о раскрѣпощеніи крестьянъ; напротивъ того, явилась потребность еще больше ихъ закрѣпостить путемъ подчиненія ихъ земскому начальнику, которому даны были права властвовать, безъ соотвѣтствующаго опредѣленія точнаго круга его обязанностей. Властвованіе земскихъ начальниковъ опять-таки должно было проходить безъ опредѣленнаго закона, подобно тому, какъ нѣтъ закона, который опредѣлилъ бы способъ и образъ властвованія отца семейства надъ членами его семьи. Либеральный романтизмъ, считавшій возможнымъ оставить стомилліонное населенія безъ закона подъ предлогомъ существованія, будто бы, обычнаго права, превратился еъ такой же романтизмъ правительства, только не либеральный, а реакціонный; правительству рисовалась возможность существованія и господства патріархальнаго быта среди крестьянъ, огражденныхъ попечительными заботами мѣстныхъ дворянъ въ видѣ земскихъ начальниковъ. Вотъ на такомъ фонѣ отсутствія законовъ, которые направляли бы жизнь сельскаго общества, проживали люди, которые по закону, однако, должны были подчиняться извѣстнымъ законоположеніямъ, отношенія и дѣятельность которыхъ должны были управляться общими гражданскими нормами — и притомъ люди, которые сословно не сливались съ крестьянами, а были какъ бы чужаками, инородцами, евреями. Само собой разумѣется, что политика обособленія крестьянъ, политика оставленія крестьянъ безъ закона, политика романтическаго насажденія и поддержанія патріархальнаго быта среди крестьянъ, не могла мириться съ наличіемъ среди крестьянъ, въ значительномъ иногда числѣ, элементовъ, нарушающихъ общій патріархальный, будто бы, фонъ крестьянской жизни, элементовъ, нуждающихся въ примѣненіи закона, элементовъ, которые въ своей повседневной жизни доказывали мѣстному крестьянскому населенію, что они имѣютъ извѣстную правовую базу, тогда какъ крестьянское населеніе лишено благодѣтельнаго воздѣйствія государственности, проявляющейся въ наличіи опредѣленныхъ твердыхъ законовъ, точно нормирующихъ права и обязанности лицъ, подчиненныхъ этимъ законамъ.