Къ концу царствованія Александра II волна ограничительныхъ законовъ стала захлестывать и тѣ категоріи евреевъ, которыя считались привилегированными по закону еще со временъ Николая I и первой половины царствованія Александра II. Само собою разумѣется, что во главѣ этихъ мѣропріятій стояли ограничительныя нормы для пріема въ среднія и высшія учебныя заведенія. Постепенно начали ограничиваться права и тѣхъ лицъ, которыя прошли высшую школу, а затѣмъ стали затруднять и свободную торгово-промышленную дѣятельность привилегированныхъ категорій купцовъ. По поводу этихъ мѣропріятій правительства необходимо замѣтить, что здѣсь играла роль торгово-промышленная и профессіональная конкурренція. Что касается сельскаго еврейскаго населенія, то запрещеніе жительства въ селахъ, пріобрѣтенія недвижимой собственности и аренды таковой шло вразрѣзъ съ интересами мѣстнаго населенія и имѣло источникомъ отнюдь не иниціативу коренного населенія, которое, напротивъ того, всячески укрывало обходы запретовъ путемъ отдачи имѣній въ аренду по словеснымъ договорамъ и путемъ свидѣтельства передъ полицейской властью о поселеніи даннаго еврея до изданія правилъ 3-го мая и т. д. Напротивъ того, въ отношеніи привилегированныхъ классовъ еврейства очень часто иниціатива ограниченій и стѣсненій исходила со стороны конкуррентовъ-христіанъ. Значительную роль играла агитація, чаще всего скрытая, со стороны представителей другихъ національностей, уже преслѣдуемыхъ или намѣченныхъ къ преслѣдованіямъ. Объ этомъ я уже неоднократно имѣлъ случай говорить. Наконецъ, къ концу царствованія Александра III сталъ доминировать и другой мотивъ: политическая неблагонадежность, проявляемая, будто бы, евреями вообще и въ особенности еврейской молодежью. Ставилось еврейству въ вину участіе и чуть ли не руководство революціонной пропагандой, при чемъ участіе евреевъ объяснялось не тѣми причинами, какія въ достаточной мѣрѣ объясняли наличность революціонной агитаціи вообще, а специфическими мотивами, вытекающими изъ обстоятельствъ и изъ свойствъ, спеціально будто бы присущихъ еврейству. Приводящіе этотъ мотивъ не давали себѣ труда объяснить, чѣмъ, съ ихъ точки зрѣнія, вызываются революціонныя склонности у евреевъ. Казалось, естественно было бы поставить такъ вопросъ: если дѣйствительно вѣрно, будто евреи участвуютъ въ революціонныхъ организаціяхъ въ большемъ числѣ, нежели другіе элементы населенія, то не потому ли это, что евреи больше другихъ страдаютъ отъ режима, вызывающаго противъ себя революціонное движеніе, и не является ли этотъ фактъ, если онъ вѣренъ, не основаніемъ для ограниченія правъ, а, напротивъ того, послѣдствіемъ такого ограниченія? Не приходится удивляться тому, что бюрократія игнорировала это простое и справедливое соображеніе. Однако, самый фактъ появленія этого мотива, его быстраго распространенія и безконечнаго повторенія показывалъ, что бюрократическая машина, въ лицѣ разныхъ властей, понимала, что антисемитская политика гонитъ еврейскую молодежь въ революціонные ряды и вызываетъ именно тѣ нежелательныя явленія, противъ которыхъ правительство боролось.