- А Яков кто?
- Яшка - наш человек. Левый эсер. Боевой товарищ, отчаянный до невозможности. Бандит, конечно, тот еще, первостатейный.
Но правильный, идейный. Настоящий борец за счастье народное.
“Надо будет у него спросить, кто такие эти эсеры и в какие идеи он верит”, - подумала Фаня и только тут поняла, что все время искала предлог, чтобы обратиться к Якову, а как еще-то разговор завести? Если встретятся, конечно.
- Ладно, Фаня, давай спать. Ложись на сундук, я тебе одеяло дам.
- Меня мать искать будет…
- Если до сих пор весь город на ноги не подняла, то до утра потерпит. Давай поспим, а то завтра дел много, и уже светает.
Фаня поворочалась на жестком сундуке и решилась все же спросить:
- Мань!
- А?
- Вот ты говоришь: я - солдат. Яков там воюет, а ты здесь? Почему?
- Меня вас поставили охранять, бестолковая. Спи давай.
Яков появился только через два дня, грязный, в кожаной тужурке, волосы всклокочены, под глазами черные круги.
- Выходите! - скомандовал оголодавшим и промерзшим жильцам. - Все, граждане, война закончена, можете отправляться по домам, в городе теперь наша власть. Никого не тронут.
Евреи зашумели, засуетились, собираясь в обратный путь.
- Хоть бы спасибо сказали, - крикнула Маня, вышедшая вместе со всеми. - Все-таки вам жизнь спасли!
Фаня решилась и подошла к Якову:
- Спасибо вам, господин Блюмкин!
- Не господин, а товарищ. Так теперь будем обращаться друг к другу. Никаких господ! Всем понятно?
Никто не понял, чем было плохо обращаться “господин”, ну да ладно, главное, что опасность миновала.
- А ты, глазастая, - Яков взял Фаню за руку, от чего она вздрогнула и похолодела. - Жди меня. Я знаю, где ты живешь, завтра вечером - жди. Сегодня не могу.
Маня захохотала:
- Я тебя предупреждала! - а у Фани прямо екнуло что-то в животе, как-то неожиданно это было. И стало страшно. Ну, не то, чтобы страшно, а страшновато. Хотя и радостно почему-то. Вот так. Страшно и радостно.
Яшка при всей своей внешней суровости оказался обаятельнейшим парнем и прекрасным рассказчиком. Первым делом он занялся политическим просвещением семейства
Рубинштейн
.
Папа
Хаим сразу сказал, что ему
эта их революция совершенно
не интересн
а
, еврея не должны интересовать такие глупости. Мама Сима тем более не захотела слушать
: “О
й, я ничего в этом не понимаю!
”
Младших - попробуй усади
изучать
скучные вещи. Так что единственным слушателем - так получилось - стала Фаня. Теперь она
примерно
понимала, чем правые эсеры отличаются от левых, почему надо идти вместе с большевиками (она с изумлением узнала, что есть еще
какие-то
меньшевики,
у которых
радикальные - так сказал Яков, наверное, кардинальные, подумала Фаня - расхождения с большевиками и левыми эсерами), и почему надо непременно уничтожать всю контру (новое слово!)
:
потому что революцию без крови не осуществить. И самому нужно быть готов
ым
пролить свою кровь. Жертвенность во имя счастья всего человечества! И так Яшка про это счастье че
ловечества
говорил горячо и убежденно, что Фаня в какой-то момент теряла нить рассказа и просто любовалась его лицом и
страстностью
. В эти моменты он даже переставал казаться некрасивым.