– Какой же слабой вы, должно быть, меня считаете…
– Что значит «слабой», Селина?
– Просто я безумно хотела, чтобы вы могли меня навещать.
Она опять затряслась в плаче, но немного погодя затихла. Я взяла ее руку и ахнула, разглядев поближе обломанные ногти. Селина сказала, что каждый день они должны нащипывать четыре фунта пакли, «иначе назавтра миссис Притти приносит еще больше. В камере пылища столбом, не продохнуть». Еще она сказала, что кормят здесь одним черным хлебом и водой, а в часовню водят в кандалах…
Слышать все это было просто невыносимо. Однако, когда я снова взяла ее руку, Селина вдруг вздрогнула, и быстро высвободила пальцы.
– Миссис Притти, – прошептала она. – Миссис Притти то и дело подходит и заглядывает в глазок.
Тогда я услышала какое-то движение за дверью, а мгновение спустя заслонка смотрового окошка дрогнула и медленно откинулась, прихваченная белыми толстыми пальцами.
– Вам не обязательно следить за нами, миссис Притти! – громко произнесла я, а надзирательница рассмеялась и сказала, что в дисциплинарном блоке за всеми арестантками ведется постоянное наблюдение. Однако заслонка со стуком захлопнулась, и я услышала, как миссис Притти отходит, останавливается у соседней двери и окликивает заключенную.
Какое-то время мы молчали. Потом я посмотрела на старый синяк у Селины на лбу, и она пояснила, что запнулась и упала в темной, вот и расшиблась. При воспоминании о карцере она содрогнулась.
– Там очень страшно, – сказала я.
Селина кивнула:
– Да, вы знаете, как там страшно. – А потом вдруг сказала: – Я бы не вынесла, если бы вы не забрали часть тьмы.
Я потрясенно уставилась на нее, а она продолжила:
– И тогда я поняла, какая вы добрая, раз пришли ко мне после всего, что видели. Знаете, что было самое страшное в первый час? Что было мучительнее любых наказаний? Мысль, что вы отвратитесь от меня, что я навсегда оттолкнула вас, причем именно тем поступком, которым хотела вас удержать!
Я с самого начала все знала – оттого-то и заболела снова, и сейчас я просто боялась это слышать.
– Не надо, молчите, – попросила я.
Но Селина яростно шептала: нет, она должна сказать! Ах, бедная мисс Брюер! У нее никогда и в мыслях не было причинить зло этой славной женщине! Но поменять Миллбанк на другую тюрьму, чтобы получить право разговаривать с другими арестантками!
– Да разве захочу я разговаривать с кем-нибудь, если не смогу разговаривать с вами?
Я закрыла ей рот ладонью и повторила: не надо, молчите, вы не должны говорить такое, не должны! Но Селина отвела мою руку и сказала, что именно для того, чтобы говорить такое, она и ударила мисс Брюер; именно для того, чтобы говорить такое, она вытерпела наказание смирительным камзолом и темной камерой. Неужели я заставлю ее молчать после этого?