Я даже не знаю, придет ли она в тюремной одежде, или же духи доставят ее ко мне голой как дитя.
Скрипит кровать Вайгерс, шипят угли.
Без четверти десять.
Без малого одиннадцать.
Утром пришло письмо из Маришеса, от Хелен. Она пишет, что дом роскошный, но Артуровы сестры весьма высокомерны. Присцилла предполагает, что забеременела. В поместье есть замерзшее озерцо, где они катаются на коньках. Прочитав это, я закрыла глаза. Перед мысленным взором возникло ясное видение: Селина, с рассыпанными по плечам волосами, в малиновом капоре и бархатном плаще, скользит на коньках по льду; должно быть, мне вспомнилась какая-то картина. Я представила, как качусь с ней рядом, полной грудью вдыхая колкий студеный воздух. Я представила, как все было бы, если бы я отвезла Селину не в Италию, а к сестре в Маришес. Если бы сидела рядом с ней за ужином, делила с ней комнату, целовала ее…
Не знаю, что больше напугало бы моих близких: что она спирит, или что бывшая осужденная, или что женщина.
«Миссис Уоллес сообщила нам, – писала Хелен, – что ты работаешь и находишься в раздражительном состоянии. Из чего я заключаю, что с тобой все в порядке! Однако не заработайся настолько, чтобы забыть приехать к нам. Мне очень нужна моя золовка, которая спасет меня от золовок Присциллы! Пожалуйста, напиши мне хотя бы».
Днем я написала Хелен. Отдала письмо Вайгерс и смотрела в окно, как она осторожно несет его к почтовому ящику: все, теперь уже не вернуть. Однако письмо я адресовала не в Маришес, а в Гарден-Корт и сделала на нем пометку: «Хранить до возвращения миссис Прайер». Оно гласит следующее:
Дорогая Хелен!
Странное письмо пишу я тебе – наверное, самое странное из всех, какие писала в жизни и подобное которому мне едва ли придется писать еще когда-нибудь, если мои планы осуществятся! Хотелось бы изложить все ясно и убедительно. Хотелось бы, чтобы ты не стала ненавидеть или жалеть меня из-за того, что я собираюсь сделать. Какой-то своей частью я сама себя ненавижу – той частью, которая понимает, что своим поступком я навлеку позор на мать, на Стивена и на Прис. Хотелось бы, чтобы ты сожалела о нашем расставании, но не ужасалась обстоятельствам моего ухода. Чтобы вспоминала меня с теплотой, а не с болью. Твоя боль не поможет мне там, куда я ухожу. Но твоя теплота поможет моей матери и брату, как уже помогла однажды.
Если кто-нибудь станет искать причины моего поступка, хотелось бы, чтобы их нашли во мне и в моей странной натуре, из-за которой я оказалась в таком противоречии с миром и его устоями, что не смогла найти в нем места, где смогла бы жить спокойно и счастливо. Так было всегда, и ты, разумеется, знаешь это лучше, чем кто-либо. Но ты не знаешь, какие видения мне были, не знаешь об иной, прекрасной жизни, которая открывается передо мной! К ней меня привела одна чудесная, странная девушка. Тебе станут рассказывать о ней дурное, представят ее существом низким и заурядным, а мое чувство к ней чем-то непристойным и извращенным. Но ты поймешь: в нем нет ничего непристойного. Это просто любовь, Хелен, просто любовь!