Правильно, блокнот нужно прятать подальше, сказала она; мы все здесь убить готовы за листок бумаги, за листок бумаги и чернила.
– Когда тебя доставляют в тюрьму – велят поставить подпись на странице в толстом черном журнале… – То был последний раз, когда она держала ручку и писала свое имя. То был последний раз, когда она слышала свое имя. – Здесь меня называют по фамилии, просто Доус, как служанку. Если кто-нибудь, обращаясь ко мне, скажет «Селина», я, наверное, даже головы не поверну, чтобы откликнуться. Селина… Селина… я уже и забыла ту девушку! Она все равно что умерла. – Голос ее слегка дрогнул.
Мне вспомнилась проститутка Джейн Джарвис, которая выпрашивала у меня листок из блокнота, чтобы передать записку своей подружке Уайт. С того дня я больше ни разу к ней не заходила.
Но мучительно хотеть листок бумаги для того лишь, чтобы просто написать на нем свое имя и таким образом получить возможность снова почувствовать себя живым, реальным человеком…
Господи, это же такая малость!
Кажется, я на миг прислушалась, дабы удостовериться, что миссис Джелф по-прежнему занята чем-то в дальнем конце коридора. Потом достала из кармана блокнот, раскрыла на чистой странице и положила на стол, после чего протянула девушке самописную ручку. Доус недоверчиво уставилась на нее, затем на меня. Несколько секунд она просто сжимала ее в пальцах, потом неловко открутила колпачок – похоже, никогда прежде не пользовалась подобной письменной принадлежностью. Она занесла дрожащую руку с самопиской над чистым листом и – когда на кончике пера набухла блестящая чернильная капелька – медленно вывела: «Селина». А ниже написала свое полное имя: «Селина Энн Доус». А еще ниже снова: «Селина».
Она писала, склонясь над столом, мы почти соприкасались головами; когда она наконец заговорила, голос ее звучал лишь немногим громче шепота:
– Интересно, мисс Прайер, вы когда-нибудь пишете в своем дневнике это имя?
Я на минуту смешалась, ибо только сейчас, стоя вплотную к ней в промозглой тюремной камере и ощущая исходящее от нее тепло, вдруг с изумлением осознала, сколь часто на самом деле пишу о Селине Доус. С другой стороны, почему бы не писать и о ней, если я пишу обо всех других арестантках? И уж конечно, лучше писать о ней, чем о Хелен…
– А если бы я и впрямь о вас писала – вы бы возражали? – наконец ответила я вопросом на вопрос.
Возражала бы она? Доус улыбнулась. Да она была бы страшно рада знать, что кто-то – а в особенности я, за столом в своей комнате, – пишет о ней: Селина сказала так-то, Селина сделала то-то. Она расхохоталась: «Селина наболтала всякого вздора о духах…»