МЮЛЛЕР: Когда я был в Харькове, там все до самого центра лежало в руинах.
Прекрасный город. Прекрасные воспоминания. Все жители немножко говорили по-немецки. Учили в школе. И в Таганроге тоже — замечательные кинотеатры и чудесные прибрежные кафе. (…) Там, где Донец впадает в Дон, нам часто приходилось летать. Там я побывал везде. Прекрасные виды, природа. Везде ездил на грузовике. Но ни на что не смотрели, а только на женщин, согнанных на работы.
ФАУССТ: Вот же дерьмо!
МЮЛЛЕР: Они ремонтировали дороги — чертовски красивые девушки! Мы про-езжали, просто затаскивали их в легковушку, прямо там раскладывали, а потом снова выталкивали. Ты бы слышал, как они ругались! [3]
Вот такие мужские разговоры. Оба военнослужащих — ефрейтор и фельдфебель Люфтваффе беседуют о туристических аспектах кампании в России — о «прекрасных городах» и «прекрасных воспоминаниях». И вдруг речь заходит о спонтанных изнасилованиях женщин, выполняющих подневольные работы. Ефрейтор рассказывает это, словно расхожий анекдот, и продолжает дальше описывать свое путешествие.
Это показывает область того, что может быть сказано, и того, что ожидается от говорящего в подслушанных разговорах: ничто из рассказанного о насилии в отношении других не нарушает ожидания слушателя. Истории про расстрелы, изнасилования, грабежи относятся к обычному содержанию рассказов о войне. При разговорах на эту тему почти никогда не возникает противоречий, обращения к морали или простых споров. Повествование, на-сколько бы ни было наполнено насилием его содержание, текло всегда гармонично, солдаты понимают друг друга, живут в одном мире, делятся рассказами о событиях, в которых принимали участие, тем, что видели или что делали.
Это они рассказывают и интерпретируют в специфических исторических, культурных и ситуативных рамках: относительных рамках. Их мы и хотим ре-конструировать и описать в этой книге, чтобы понять, что представлял собой мир солдат, как они представляли самих себя и своего противника, что думали об Адольфе Гитлере и национал-социализме, почему они продолжали воевать и тогда, когда казалось, что война уже проиграна. И мы хотим исследовать, что в этих относительных рамках было «национал-социалистическим», что общего у этих, в большинстве своем, добродушных и приветливых людей из лагеря для военнопленных с «воинами мировоззрения», предназначенными в «войне на уничтожение» без разбора творить расистские преступления, устраивать массовые убийства. Насколько соответствуют они описанному в 1990-х годах Даниэлем Гольдхагеном образу «охотных исполнителей» или отличаются от того, что наработали две «Выставки Вермахта» Гамбургского института социальных исследований и бесчисленное множество отдельных авторов по преступлениям Вермахта?