Встали на лыжи и пошли.
День выдался неморозный, мягкий, и Федотыч сказал, что погодка кстати — не так трещит под ногами. А медведь, он тоже разный бывает. Один спит крепко, а другой чуть что, сразу и ушки на макушке. Бывает, издали услышит охотников и не допустит до расплоха — вылезет и спрячется в чаще. Хорошо, если просто спрячется, а то и напасть может. И тогда возня с ним плохая, по колени в снегу не очень-то развернешься.
Денисов, шедший впереди с топором за поясом и с длинным колом на плече, пытался представить себе будущую охоту и не мог. Больно уж все просто выходило со слов Федотыча: придут, раздразнят медведя, тот вылезет, а они его бац, и в сумку. А ежели он их? Федотыч сам же говорил, что и так может получиться. Такая орава идет, восемь человек — да тут при всем желании тихо не подберешься. Этот кашлянул, тот зацепился за что-нибудь. А медведь все и будет лежать?.. Или вот этот кол — как им удерживать мишку? Для него что кол, что соломинка — одно и то же.
Но эти опасения не были врожденными страхами трусоватого человека, который из всего делает предмет для переживаний. Таких людей Денисов встречал на фронте. Конечно, там бывало страшно, особенно когда ждешь команды идти в атаку и знаешь, что вот-вот эта команда раздастся и придется вылезать из окопа под огонь. Но большинство этот страх переламывали, а вот некоторые не могли. Такие переживали смерть еще в окопе, менялись с лица, и на них старались не смотреть.
Денисов не переживал ни на фронте, ни сейчас. Просто медвежья охота была для него все равно как темный лес для городского жителя: он не знал о ней ничего, но думал, что все будет не так легко, как об этом говорит Федотыч. А может, Федотыч и прав, ведь двадцать лет ходит на медведей, и ничего.
И Денисов перестал думать о всяких медведях, и, когда охотники добрались наконец до ельников, он повернулся к идущему следом Федотычу: здесь, мол.
Все остановились, и Федотыч шепотком сказал: все, слезай с лыж, дальше пешком. Ружья чтоб были наготове, языками не молоть, глядеть в оба.
Двинулись.
Снег был глубоким, но рыхлым и не скрипел. Денисов с Федотычем шли впереди — Денисов с колом, который выставил перед собой, как пику, Федотыч — с рогатиной. В ней, как думал Денисов, было не меньше полпуда, но охотник нес ее легко, готовый в любую минуту направить оружие на опасность.
Шагов через пятьдесят разглядели среди молодых елок большущий сугроб, Федотыч посмотрел на Денисова, и тот кивнул: она, берлога. Пошли еще медленнее, и, когда до берлоги осталось шагов десять, Федотыч поманил к себе Денисова и возчиков. Пригнул их к себе и, дыша в лицо, сказал, что их задача — загородить кольями лаз. Вон он, лаз-то, мохом заткнут. В него, стало быть, и надо воткнуть крест-накрест колья и держать. Да покрепче, чтобы медведю было трудно выбраться.