Видя, что все кончилось, из-за деревьев спешили к берлоге стрелки. Побледневшие от возбуждения и переживаний, они, столпившись возле лаза, разглядывали медведя, будто не веря, что это они убили его. Но эта недолгая оторопь прошла, и меж охотниками разгорелся спор относительно того, кто и куда попал. Всем почему-то хотелось, чтобы его пуля обнаружилась у медведя непременно в голове, и тут же стали проверять, однако выяснилось, что в голову-то никто и не попал. Хуже того: в наличии оказалось только три пули, и все они сидели в медвежьей груди. Четвертую же, как ни искали, не нашли, кто-то из стрелков послал свою пулю «в молоко». Впору бы сконфузиться, но какой уж тут конфуз, когда медведь-то — вот он! Завалили — вот что главное! На радостях не стали и разбираться, кто промазал.
— Ну, Максим Петрович, с полем тебя! — поздравил лесничий главного охотника.
— С полем, с полем! — подхватили остальные.
— И вас тоже! — отвечал Максим Петрович, широко улыбаясь и доставая из кармана коробку папирос, каких Денисов никогда не видывал. Открыв коробку и откинув мизинцем тоненькую полупрозрачную бумажку, прикрывающую папиросы, Максим Петрович пригласил всех закурить. Денисов и возчики было замялись, но Максим Петрович посмотрел на них с такой укоризной, словно его незаслуженно обижали.
Собравшись в кружок, все жадно затягивались душистым папиросным дымом, снимая напряжение с души, и только некурящий Федотыч не принимал участия в общей церемонии.
— Покурите, — сказал он, — да будем вытаскивать. А то закоченеет, тогда не ободрать.
Он развязал заплечный мешок и достал веревку. Ловко сделал на конце петлю, накинул ее медведю на шею.
— Что, так за шею и потащим? — удивился Максим Петрович.
— А за што ишшо?
— Так ведь оторвем голову-то! А на кой он нам без головы!
— Не впервой, не оторвем.
— Ну-ну, — сказал Максим Петрович, отступая перед авторитетом медвежатника.
Восемь человек — артель, и медведя вытащили легко, а когда вытащили, увидели у него на груди, возле лап, два набухших сосца.
— Эх, Яким тебя целовал! — сокрушенно сказал Федотыч. — Матка! Небось с сосунками лежала, вымя-то вон какое!
Досада охотника была понятна. Из восьмерых разве что возчики не знали, что бить медведиц, когда у них грудные медвежата, запрещено, остальным же было неловко от такой оплошности. Собирались на охоту, а вышло вроде как браконьерство. И хотя ни в чем не было никакого злого умысла — кто ж знал, что в берлоге медведица, а не медведь, — Денисов во всем винил себя. Егерь, туды твою в качель! Сам же все и устроил, всю эту сволочную охоту! Нашел берлогу, так и молчи, никто тебя за язык не тянет. Нет же, забил хвостом, заюлил: не хотите ли медведя!