— А ты-то как здесь очутился? — спросил Денисов в свою очередь у Федотыча.
— Соскучал! — засмеялся Федотыч. — Дай, думаю, узнаю, как там Лексей живет. Да и подарочек заодно отдам, давно собирался. — С этими словами Федотыч развязал свой мешок и вытащил оттуда лисью шкуру. — На-ка, друг Лексей, за все хорошее тебе, за дружбу твою. Я вон всю жизнь прожил, каких только людей не видел, да все не то. А тебя встретил — душа возрадовалась. Любовный ты человек, Лексей, мало таких. Я ведь в ту охоту к тебе пригляделся, когда ты звереныша-то за пазуху сунул. Другим-то и в голову не пришло, а ты сунул. Жалость поимел, а значит, жизнь понял. Да ты бери, бери лису-то, што ты как красная девка мнешься! Хорошая огневка, хоть Настасье на воротник, хоть тебе на шапку. Да и не задарма отдаю — щенка-то забыл, что ли? Добрый пес будет.
— Назвал-то как?
— Разгоном, как же еще. Мой-то старик помер, царство ему небесное. Схоронил я его да и затосковал дюже. Вот и наладился к тебе. Прихожу, а тебя и дома нету. Найда было в лай, а потом признала. Походил туды-сюды, што, думаю, делать? (Подожду, думаю, хозяин небось в обход ушел, скоро возвернется — дело-то к вечеру. Ну, сел на крылечке, значит. Только сел — глядь, Настасья с мальчишками. Никак нет моего-то, спрашивает. Нету, говорю. А вы кто такой будете? Знакомый, отвечаю. С зимы не видались, вот зашел. Ну и стали все вместе тебя дожидаться. Чайку попили, покалякали о том о сем, а пока, значит, калякали, темно стало. Я-то ничего, и думать не думаю, што ты заблудишься или ишшо чего, а Настасья-то, гляжу, не в себе. То встанет, то сядет, то в окошко выглянет. А уж когда Найда завыла, тут и я всполошился. Хреново, думаю, дело-то, собака просто так не завоет, чего-то с Лексеем не того. Дак разве скажешь так-то? С подходом надо. Вот и говорю Настасье: вы, говорю, сидите ждите, а я пойду хозяина встречу. Видать, далеко забрался, встретить надо. А Настасья ни в какую — со мной, да и только. И мальчишки тоже. Настасья-то еле уговорила их. Ну взяли мы с ней фонари, она топор, а я вилы — мне-то вилы сподручней, все одно что рогатина, отвязали Найду и пошли. Только к калитке — гроза. Эх, думаю, как бы Найда не сплоховала по дождю-то. А куды мы без нее на ночь-то глядя? Да, слава богу, обошлось, не просеклась собачка. Охотница.
— Я ж тебе говорил — чистых кровей. И Разгон таким будет. Ты думаешь, я Найду с кем попало свожу? Ну да! Только со своими, с лайками.
Пробыв у Денисова три дня, Федотыч утром четвертого собрался домой, пообещав прийти в ближайшее время и принести медвежьего жира. Но Денисову было неловко, что пожилой человек будет из-за него таскаться туда-сюда, и он сказал, чтобы Федотыч не ходил, а передал бы жир с кем-нибудь Настасье в деревню, а уж та принесет его на кордон. Можно и так, согласился Федотыч. А ты, главное, пей, не брезгуй. Оно, конечно, противно, не всякий и выпьет, зато пользительно. Утром по ложке — всю хворобу как рукой снимет. Хоть по две, сказал Денисов, только б отвязалась, проклятая.