Разговор новых знакомых происходил в райцентре, куда Яшка приехал, чтобы купить пороху. Зима была на носу, в лесах дозревали до спелости белка и соболь, и Маркел с охотниками готовились к сезону. Купив, что надо, Яшка уже собирался назад, когда и увидел слонявшегося возле магазина Костю.
Как началось знакомство, мы уже знаем, дальнейшее же выглядело так.
— Нездешний, гляжу? — поинтересовался Костя.
— Из Ярышкина. Знаешь?
— А то! Считай, суседи — пятнадцать верст не крюк. — И Костя назвал деревню, о которой Яшка слышал, но в которой никогда не бывал.
— Сюда-то чего?
— А-а! — махнул рукой Костя и неожиданно спросил: — У тебя на шкалик не найдется? Падла буду, отдам!
Деньги у Яшки оставались, но они были отцовские. Дать этому цыгану-мыгану — потом перед отцом выкручиваться, тот каждой копейке счет знает. Однако вновь испеченный знакомый пришелся Яшке по душе, и он подумал: дам. Рубль не деньги, а от отца как-нибудь отговорюсь.
Он достал смятую бумажку.
— Айда в чайную, — сказал оживившийся Костя. — По полстакана — и то хлеб.
— Не пью, — ответил Яшка.
— Чё?! — изумился Костя.
— Чё слышишь. Бери, пока даю, а то хрен получишь.
Уговаривать Костю не пришлось. Выхватив у Яшки деньги, он чуть не бегом припустился к чайной.
— Я счас! — крикнул он, оборачиваясь, видно уверенный, что Яшка подождет его. Но тот не собирался торчать столбом на улице, пока Костя будет распивать свой шкалик. Времени хватало, и Яшка решил тоже зайти в чайную.
Народу в ней было немного, садись за любой стол. Яшка устроился у окна и не успел оглянуться, как к нему подсел Костя с полным стаканом «рыковки»[2] в горсти, накрытым куском хлеба. Круто посолив его, он выцедил стакан, занюхал хлебом и, отломив от него корку, стал с удовольствием жевать.
— Давай щей возьму, — предложил Яшка.
— Сойдет. И так выручил, а то хоть подыхай. Народ — рубля не дадут!
— Не работаешь, что ли?
— Когда рабо: ать-то? Только пришел.
— Откуда? — не понял Яшка.
— Все оттуда же — из тюряги.
И Костя рассказал, что отсидел год — забрался в сельмаг. Взял-то ничего, пару бутылок водки, а залепили год, падлы.
Как заметил Яшка, слово «падла» было любимым словечком Кости, которое он перекатывал у себя в горле, как соловей, который, если верить народным рассказам, перекатывает серебряную горошинку.
— Дак устраивайся, — сказал Яшка. — Работы, что ли, мало?
— Где, здесь? Нашел дурака! Здесь разве деньга? Не-е, на прииски подамся. Там — житуха, мне один фартовый рассказывал. А еще лучше — к старателям. Дак к ним разве попадешь? Не берут, падла.
— Почему?
— Боятся. Они места золотые знают. Сами-то роют, а чужим — удавятся, а не покажут. — Костя закурил, пустил дым в окно. — Сам-то чё делаешь?