261–262). Если перемена одежды уродует невольницу, то она же – в противоположном движении главного героя – украшает его и сохраняет мужскую привлекательность несмотря на возраст («если мужчина чувствует в себе способность любить, он может надеяться, что лет до шестидесяти будет вызывать ответные чувства» –
Нерваль, 1986: 257): «… после той поры, когда щеки покрываются густой растительностью, наступает следующий этап – появляется дородность, хотя, наверное, и придающая красоту телу, но лишающая его всякого изящества в узких европейских одеждах, в которых сам Антиной выглядел бы коренастым крестьянином. А левантинцы в просторных платьях, расшитых камзолах, шальварах с глубокими складками и широкими поясами, обвешанные оружием, выглядят вполне величественно» (
Нерваль, 1986: 256) – даже лысина и седина не мешают сохранять привлекательность, благодаря местному обыкновению брить голову (
Нерваль, 1986: 256–257).
Как писал Саид, «не так уж важно, насколько глубоки специфические отличия, не так уж важно, в какой степени тот или иной отдельный восточный человек может выбиваться за положенные ему пределы, прежде всего он – восточный, и лишь затем – человек, и наконец снова восточный» (Саид, 2006: 159). Потому он оказывается доступен для наблюдателя лишь извне: в другом классическом тексте о Востоке, «Константинополе» (1-е книжное издание – 1853) Теофиль Готье раз за разом отмечает лица, места, ситуации, им наблюдаемые, как надлежащий предмет для живописца, каталогизируя объекты и сюжеты, до сих не попавшие в альбом, чтобы в конце концов обнаружить, что пора возвращаться домой: «Вечный маскарад на улицах начал меня раздражать. Мне надоели маски, я истосковался по лицам. Все эти тайны, которые поначалу занимают воображение, с течением времени делаются утомительными, ибо понимаешь, что нет надежды их разгадать» (Готье, 2000: 307).
Если «Восток» – это страна «прошлого», застывшего и неподвижного (в противопоставлении «историчному» «Западу») – бывшей истории, которой там больше нет, то аналогичным образом предстает у молодого Кулиша Малороссия. Говоря об отце главного героя своего романа, сотнике Чарныше, Кулиш отмечает:
«Он любил Малороссию, знал, что она отжила уже свой век, состарилась и одряхлела духом преждевременно, чувствовал, что она скоро угаснет, и потому предпринял собрать все ее воинские предания, все исторические ее песни и хроники и передать временам будущим в правдивой и подробной летописи.
Мысль эта занимала тогда много умов в Малороссии: ни в одну эпоху не было составлено и переписано столько малороссийских хроник и Других материалов для истории, как в эпоху последнего гетманства. Народ, сойдя со сцены действия, любит оглядываться на прошедшее так точно, как старики – толковать о своей молодости»