— Доктор, скажите мне, только честно. Это конец?
— Месяц, может полтора, при удачном стечении обстоятельств говорит он, отводя от меня глаза. Не говорите ей. Не нужно. Но вы должны знать. Было бы нечестным скрывать это от вас.
— Она — все, что у меня есть. Единственное, ради чего стоит жить.
— Вы, сильный мужчина, Семен. Жить нужно, хотя бы, ради того, что — бы сохранить память о ней.
— Как ты предлагаешь мне жить, не слыша ее дыхания, не имея возможности посмотреть в изумрудные глаза? Как? — кричу я в исступлении, как подстреленный волк, воющий в предсмертной агонии. — На все божья воля.
— Где он ваш бог, позволяющий такую несправедливость, забирающий самое дорогое? Где?
— Ты не прав, Семен, — говорит врач, тоже перейдя на «ты», доставая из ящика стола два стакана и бутылку водки. — В эгоизме своем, ты не хочешь видеть, как она страдает, твоя Екатерина. Отпусти ее. Твоя, душевная боль ничто, по сравнению с тем, что переживает любимая тобою женщина.
Водка пьется, как вода. Она проходит по пищеводу, не обжигая, и тяжелым комом ложится в желудок. В одном он прав — она страдает. И сколько еще она выдержит, не известно.
— Хочешь, я дам тебе телефон нашего, штатного психолога?
— Нет, спасибо, — отказываюсь я. Да, и чем мне сможет помочь человек, не знающий моей души, которая сейчас умирает, вместе с любимой моей Катей.
Она смотрит телевизор. Один из тех глупых сериалов, которые в изобилии расплодились на просторах современных телеканалов. Услышав мои шаги, Катя поворачивает свою облысевшую голову в мою сторону.
— Наконец то, ты вернулся. Я скучала, — просто говорит она, раскалывая мое сердце на миллионы острых, как бритва осколков. — Ты ведь в больнице был? Я права?
— С чего ты это взяла? — пытаюсь я увильнуть от ответа.
— Не обманывай меня. Я, ведь, говорила уже, что не выношу лжи. И, что же сказал доктор?
— Тебе больше не будут делать химию.
— Чудесно. Я и сама, уже, хотела отказаться. Зачем продлевать мучения? Ты знаешь, я ведь чувствую эту дрянь. Каждый день ощущаю, как она запускает свои щупальца в мой мозг. Я очень устала, Семен.
— Там метастазы, Катя — презирая себя, говорю я.
— Ну, Америку ты мне не открыл. Ты вкусно пахнешь, что это? Водка?
— Да.
— И я хочу водки.
— А, тебе можно?
— Мне, теперь, все можно.
Больше мы к этому разговору не возвращаемся. Я вожу свою Катю на прогулки, в специально купленном для этих целей, инвалидном кресле. Пешие прогулки ее очень изматывают. Мы гуляем, подальше от людских глаз, проявляющих неуместное любопытство. Она любит кормить голубей, сыпя им семечки из бумажного пакета.