Утром Гаврилов прибыл на корабль к подъему флага. Проходя мимо каюты старпома, он решил заглянуть к нему. Покрасов сидел за столом и что-то разглядывал.
— Вы ко мне? — поспешно поднялся он со стула.
Гаврилов заметил, что лицо старпома залилось краской.
— Игорь Борисович, в шестнадцать ноль-ноль в штабе флотилии будут подводить итоги учений. Пойдете со мной. Прошу на катер не опаздывать.
Покрасов шагнул к вешалке, чтобы взять свою фуражку и проводить командира. И тут Гаврилов увидел фотокарточку... своей дочери.
— Откуда у вас это фото? — командир словно ударил старпома взглядом.
— Варя подарила. Я попросил, и она подарила.
Гаврилов шагнул к столику и взял фотокарточку.
— Значит, это вы летели с Варей из Москвы, когда возвращались из отпуска?
— Я.
— И вы провожали ее на поезд?
— Да.
Гаврилов с тревогой подумал о том, что Варя, должно быть, ходила к Покрасову на квартиру, когда приезжала на неделю домой. И приезжала она, видно, не потому, что соскучилась по родителям, а для того, чтобы увидеть Покрасова.
— Не собираешься ли ты стать моим зятем? — нарушил тягостную тишину Гаврилов.
— Если Варя не станет возражать.
— А я? — повысил голос Гаврилов. — Разве я ничего для вас не значу?
— Вы тут при чем? Мне с Варей нашу судьбу решать.
— И вы все это время молчали? Вы все скрывали. Это не прибавляет вам, как офицеру, чести.
— Честь мою прошу не трогать, — обиделся Покрасов и, спохватившись, добавил: — Извините, Сергей Васильевич, но я не мог сказать вам об этом. Так хотела Варя.
Гаврилов устало присел на стул, пристально посмотрел на старпома:
— Ты, Игорь Борисович, чудишь...
— Я люблю Варю. И она меня любит...
Через минуту Гаврилов вошел в свою каюту и, свалившись в кресло, прошептал: «Варя, зачем тебе этот Покрасов? Игорь не тот человек, с которым у тебя может быть счастье».
— Товарищ командир, — услышал он за приоткрытой дверью голос дежурного по кораблю лейтенанта Озерова, — катер подошел к причалу. Началась посадка.
Гаврилов тяжело вышел на палубу.
«Странно, даже словом не обмолвился, — подумал Озеров. — Наверное, все еще переживает эпизод с этой чертовой лодкой».
Матрос Климов, остро переживая случай в море, не заметил, когда в рубку спустился мичман Демин. Он молча сел на стул-вертушку, полистал вахтенный журнал, проверил в нем записи, поглядел осуждающим взглядом на подчиненного:
— То-то, брат. Командира в штаб пригласили. Командующий разбор учений проводить будет. Не завидую Гаврилову...
Климов знал: не миновать ему матросского суда, строгого, раздевающего душу до наготы. Командир в силу должностных обязанностей хотя и продраит с песочком, но сделает это деликатно, не унижая твоего человеческого достоинства, больше на сознание нажимать будет, а свой брат матрос всякие там либеральства — побоку! Соберутся сослуживцы на полубаке и напрямую: «Подзарос ты, Климов, ракушками! Сам с этим грузом на дно пойдешь и нас за собой потянешь! Кончай, братишка, на вахте мух ловить!..»