Основой Куриня, как я уже отметил, явились многочисленные офицеры, записавшиеся в него после заседания 19 марта. Первоначально в отряд поступили за малыми исключениями почти все офицеры, бывшие в то время в городе. Остались в стороне только отдельные лица, не желающие иметь ничего общего с «украинскими организациями» и «духовно демобилизовавшиеся», сразу ушедшие в частную жизнь. И тех и других в Лубнах было очень немного.
В дальнейшем в Куринь начали поступать юнкера-лубенцы, не успевшие кончить училищ из-за большевицкого переворота. Их было в городе пять или шесть человек – в том числе трое артиллеристов Сергиевского училища (в Одессе) и один Технического артиллерийского училища[156] (Петроград). Записалось и большинство вольноопределяющихся разных родов оружия, случайно застрявших в городе или постоянно там живших и вернувшихся с фронта домой.
Немало поступало и солдат – главным образом унтер-офицеров из городских жителей и подгородних хуторян. «Старых солдат», как принято было их называть, в отличие от неслужившей молодежи, принимали с большим разбором – как общее правило, только тех, за кого ручалось двое офицеров. Принимались все меры, чтобы в Куринь не проникли ненадежные в смысле большевизма люди. Среди «старых солдат» было немало таких, которые являлись, по существу, профессиональными воинами. Этой группе людей до сего времени посвящалось очень мало внимания в мемуарной литературе, а между прочим, они играли значительную роль во всех армиях Гражданской войны. На фронте, наряду с солдатами, которые только и думали, как бы вернуться домой (большинство), наряду с такими, которые сознательно желали победы (незначительное меньшинство), была еще категория людей, которые отвыкли от всякого мирного ремесла и жили всецело военными интересами. В нормальных условиях некоторые из них стали отличными сверхсрочными унтер-офицерами-профессионалами, которых, к сожалению, было очень мало в старой русской армии[157]. Не помню, где я слышал выражение – такой-то «скучает за фронтом».
Этих «скучавших за фронтом», окончательно выбитых из мирной колеи, очень привыкших к войне и опасностям, было немало. Надо сказать, что далеко не у всех солдат-профессионалов были сколько-нибудь отчетливые политические убеждения. Они привыкли состоять в части, получать казенный обед и ужин, исполнять приказания начальства, храбро драться, но и только. Чьи приказания исполнять и против кого драться, это уже дело второстепенное. Во время Гражданской войны такие люди с величайшей легкостью превращались из отличных красных солдат в столь же хороших белых и наоборот, проделывая к тому же это превращение зачастую по несколько раз. В них, несомненно, было нечто общее с кондотьерами Средних веков, с наемными солдатами Валленштейна и других полководцев времен тридцатилетней войны или XVIII столетия (вплоть до французской революции). И так же, как у этих солдат-наемников, у русских «кондотьеров» профессиональная храбрость соединялась с трудно победимой наклонностью к грабежу. Они были, однако, отличным боевым элементом при условии, если начальник умел держать их в руках.