Учащиеся были новичками в армии, но по-своему культурному уровню они, конечно, очень бы тяжело восприняли каждую грубость начальника. Революция тут была, собственно говоря, ни при чем. Чего хотели вольноопределяющиеся перед войной, того ждали и учащиеся-добровольцы нашего Куриня, да и всех вообще антибольшевицких формирований. Будьте требовательны и строги, раз это необходимо в военном деле, но уважайте в солдате человека. Это, конечно, истина в высокой степени прописная, но беда в том, что как раз прописные истины легче всего забываются. Я несчетное число раз наблюдал во время Гражданской войны, какой вред приносило забвение офицерами именно этой плакатной истины.
Для меня нет никакого сомнения в том, что революция[163] частью повысила, частью создала у русских людей, особенно простых, чувство личной чести. Это касается в особенности «сознательных» – в хорошем смысле слова – солдат, проделавших Великую войну и хотевших бороться с большевиками. Некоторые из старых солдат, поступавших к нам в Куринь, вполне продуманно ненавидели большевизм. Каждому из вновь записавшихся говорилось, что комитетов и выборного начала у нас нет, так как на митинговых началах армия существовать не может. Большинство с этим соглашалось. Я помню только один случай, когда фейерверкер-хуторянин, приехавший поступать в Куринь, выслушав установленное предупреждение, заявил, что мы, очевидно, против завоеваний революции и он поэтому записаться к нам не может. Однако у тех солдат фронтовиков, которые желали поступить в Куринь, ненависть к большевикам соединилась с резко выраженным отталкиванием от того, что в солдатской среде называлось «старым режимом». Этим термином обозначался не столько политический строй, сколько некоторые бытовые особенности старой армии.
По своей природе вооруженная сила является организмом весьма медленно изменяющимся. Эволюция нравов и обычаев любой армии всегда несколько отстает от соответствующей эволюции окружающего общества. Так было, конечно, и в России. В старой нашей армии при всех ее достоинствах было гораздо больше остатков крепостничества, чем в русском гражданском быту. В других моих работах мемуарного характера я привел целый ряд таких случаев – иногда смешных, иногда возмутительных, которые в конечном счете объясняются именно этим бытовым консерватизмом, причем, странное дело, в Добровольческой армии, в силу какого-то своеобразного атавизма, стали возможны явления, абсолютно невозможные в армии императорской.
«Старый режим» для солдата-антибольшевика, видевшего революцию, это была прежде всего офицерская ругань, высокомерие (кстати сказать, свойственное по преимуществу малокультурным офицерам военного времени), обращение на «ты», запрещение курить на улицах